– И правда тухло, – согласился Дзюба. – Но зато появляется предмет для торговли. Представь, если мы припрем к стенке Орехова с этими убийствами, а доказуха у нас для следствия будет слабовата, можно будет предложить ему убрать эпизод с Носуленко в обмен на признание по остальным трупам.
– Не, не прокатит, – покачал головой Антон. – У Орехова папа богатый, а значит – адвокат будет хороший, грамотный, и он своему подзащитному быстро объяснит, что на меру наказания это не повлияет. Так что если у нас будут только косвенные улики и ни одного прямого доказательства, то ничего мы с этим Ореховым сделать не сможем. И Баглаев, кстати, очень хорошо это понимает. Он уже с Ламзиным лоханулся, второй раз он на такое не пойдет. Ладно, Ромыч, давай попробуем поспать, завтра работы много.
Дзюба не заставил себя упрашивать, и уже через несколько минут из детской донеслось ровное громкое сопение. Антон был уверен, что не сможет заснуть, но, вопреки ожиданиям, довольно скоро отключился.
* * *
Ни одно окно в доме не светилось, и когда Настя вошла, стояла полная тишина. Она включила лампу возле двери, чтобы найти тапочки, неосмотрительно бросила пакет с туфлями на пол, и металлические набойки даже через тонкий пластик глухо стукнули о каменную плитку, которой выложен пол в прихожей. Весь первый этаж, за исключением кухни и санузла, представлял собой зонированное открытое пространство – холл плавно перетекал в гостиную, гостиная – в столовую, между столовой и кухней – раздвижные двери, которые Настя все время держала открытыми.
Вот как раз из гостиной и донесся до нее звук, состоящий одновременно из оханья и скрипа диванной кожи.
– Аська, ты, что ли? Свет зажги, а то я не вижу ни фига, – раздался голос Чистякова. – Задремал тут, пока тебя ждал.
Она щелкнула всеми выключателями, влезла в тапочки и подошла к мужу, присела рядом, привалилась к его плечу.
– Я думала, что ты спишь, как положено приличному ученому человеку, в спальне, на удобной кровати, – пошутила она виновато.
– Нет, я, как приличный семейный человек, жду свою жену, которая по ночам работает, – улыбнулся Алексей. – Ну, как съездили? С пользой?
– Угу, – промычала она, блаженно прикрывая глаза.
Рядом с Лешей на нее всегда накатывали необъяснимая благодать и покой.
– Пацаны спят? – спросила она.
– Как убитые, оба. Петька даже домой не пошел. Упахала ты их, рабовладелица. Завтра, небось, опять впряжешься сама и их привлечешь?
– Насчет пацанов – не знаю пока, но самой, наверное, придется кое-что поделать.
– Тогда немедленно спать, – скомандовал Алексей.
– Не хочу! – Она еще крепче прижалась к мужу. – Леш, а давай чайку попьем на террасе? Ночь такая теплая, воздух вкусный, и спать совсем не хочется.
Чистяков слегка отстранил ее от себя и внимательно посмотрел Насте в глаза, потом усмехнулся и кивнул:
– Давай. Иди переоденься, сними с себя этот старушечий прикид, а я пока чай заварю. Какой? Черный или зеленый?
– Какой-нибудь цветочно-ягодный, вкусненький, – попросила она. – И нечего критиковать мой наряд, он модный и элегантный, между прочим.
– Но выглядишь ты в нем ужасно! – рассмеялся Леша. – Злая вредная старуха. Знаешь ведь, как говорят: не страшно быть дедушкой, страшно спать с бабушкой. А мне, как любому нормально ориентированному мужику, хочется думать, что у меня молодая красивая жена.
Настя на цыпочках поднялась наверх, переоделась и вышла на террасу, где на столе уже стоял большой фарфоровый чайник и чашки. Из дома появился Чистяков, неся в одной руке миску с сухариками, в другой – тарелку с тонко нарезанным сыром.
– Даже ночное чаепитие должно быть красивым и правильным, – изрек он, разливая красноватый ароматный цветочный чай. – Аська, а ты знаешь, что после выхода в отставку ты сильно изменилась?
– Кто? – изумилась Настя. – Я? С чего ты взял? Я точно такая же, как была.
– Ничего подобного. Во-первых, пока ты работала, ты все время хотела спать, для тебя утренний подъем по будильнику был смертной мукой, я же помню. А теперь уж утро скоро – а у тебя сна ни в одном глазу.
– И что это означает?
– Что ты стареешь, подруга моя, – рассмеялся он. – Годы, ничего не попишешь. Начинается старческая бессонница.
– Да ну тебя… – расстроенно проговорила Настя. – Вот взял и настроение испортил. А что во-вторых? Только если такая же гадость – не смей мне говорить!
– Ну, Асенька, какая же это гадость? Ты ешь сыр-то, ешь, в нем кальций, стареющим женщинам он необходим, чтобы остеопороза не было, – поддразнил ее Чистяков. – А бессонница – это же замечательно! Представляешь, сколько дополнительного времени освобождается для жизни? И для работы, между прочим. Страдающие бессонницей люди имеют хорошие шансы прочесть все непрочитанные когда-то книги и посмотреть все пропущенные фильмы. Но это, как ты справедливо заметила, только первое. А второе состоит в том, что ты перестала убиваться по каждому пустяку, более того, ты теперь не переживаешь даже по серьезным поводам. У тебя постоянно хорошее настроение, и ты все время улыбаешься. Не заметила?
Она с удивлением посмотрела на мужа.
– Ты это серьезно? Я что, действительно постоянно хожу с дурацкой улыбкой на лице? Кошмар какой!
– Да нет у тебя никакой дурацкой улыбки, – поспешил успокоить ее Алексей. – Ты просто улыбаешься. Кстати, очень красиво.
– Вот если ты сейчас брякнешь что-нибудь про то, что я и готовить начала, я тебя сразу убью, – пообещала Настя.
– О, нет, на это у меня окаянства не хватит! Я же понимаю, что твои подвиги на кухне – это просто выполнение родственного долга и никакого удовольствия тебе не доставляют.
Она сделала последний глоток из своей чашки и долила еще чаю.
– А знаешь, Лешик, ты прав, наверное, – задумчиво сказала она. – Я действительно перестала психовать и расстраиваться на каждом шагу, как в молодости. Похоже, я уже достигла того возраста, когда начинаешь более отчетливо понимать, из-за чего имеет смысл нервничать и переживать, а из-за чего не имеет.
– Ну ладно, пойду тебе навстречу, согласен называть это не возрастом, а состоянием ума. И само собой, я прав, просто потому, что я муж, а значит – я всегда прав.
– А эти перемены… они тебе не нравятся? – осторожно спросила Настя. – Тебя что-то стало раздражать во мне?
Алексей закинул в рот горсть маленьких сухариков и звучно захрустел.
– Аська, я люблю тебя уже столько лет, что мне, честно признаться, совершенно все равно, какая ты.
– Привык, что ли?
– Ага. Корнями в тебя пророс. Так что можешь смело меняться в любую сторону, на мое отношение к тебе это не повлияет. Только любовника не заводи, этого я уже не вынесу.
– Ну вот, – она забавно сморщила нос. – Уже начались условия и ограничения.