— Да, как раз такими они и становятся, — согласился ведущий программы с энтузиазмом. — Именно об этом ведь в данном случае идет речь. Еще об одном кастрированном мужчине.
«Из этих идиотов мало сварить клей, слишком мягкое для них наказание».
Бекстрём нажал кнопку выключения телевизора, и как раз в этот момент зазвонил его телефон, хотя он в самой категоричной форме предупредил персонал на ресепшене, что у него нет желания ни с кем разговаривать.
— Да, — прорычал Бекстрём.
«Ничего себе», — подумал он, когда положил трубку.
Член правления общества «Мужчины Векшё на защите женщин от насилия» Бенгт Карлссон настолько сильно заинтересовал инспектора Петера Торена, что тот, несмотря на данное Бекстрёму обещание не распространяться об этом деле, посчитал необходимым посвятить во все Кнутссона. Пусть, по его мнению, это вряд ли оставалось столь актуальным теперь, когда Бекстрём так насел на беднягу стажера.
Бенгту Карлссону было сорок два года. В возрасте от двадцати до тридцати трех лет он в общей сложности одиннадцать раз представал перед судом за насильственные действия в отношении семи близких ему женщин, которым на момент совершения преступления было от тринадцати до сорока семи лет. Во всех случаях речь шла о нанесении телесных повреждении разной степени тяжести, необоснованных угрозах и сексуальном домогательстве, в результате чего Карлссона семь раз приговаривали к различным срокам заключения. В общей сложности они составили четыре года и шесть месяцев, и из них он отсидел примерно половину.
— Интересный господин, — согласился Кнутссон, быстро прочитав приготовленную Тореном справку. Это не составило большого труда при помощи компьютерных баз данных, которые находились в их распоряжении.
— Но почему он завязал с этим делом? — спросил Торен. — Ведь последний приговор был вынесен девять лет назад. А потом Карлссона как подменили.
— Поменял образ действия, — предположил Кнутссон. — Помнишь грабителя, переключившегося на взломы банкоматов? За ним числилась почти дюжина эпизодов, когда мы смогли прижать его. А он ведь ходил по школам и читал доклады о том, как ему удалось порвать со своим преступным прошлым.
— Возможно, он переключился с хорошо знакомых ему женщин, тех, с кем вместе жил и так далее, на абсолютно незнакомых, — предположил Торен, казалось, что он просто размышляет вслух.
— Не исключено, — согласился Кнутссон. — Даже очень похоже на правду. Хотя мне в голову пришла еще одна мысль. Помнишь лекцию, которую весной читал коллега из ФБР в высшей школе полиции?
— Конечно, — кивнул Торен. — Там еще шла речь о сексуальных маньяках. Ими ведь как раз и занимаются коллеги из бюро, если я все правильно понял. Тот лектор, по большому счету, просто зациклился на них.
— Тогда ты наверняка не забыл, что он говорил о серийных убийцах того типа, которые играют в кошки-мышки с идущими по их следу сыщиками? Их еще стимулирует сама ситуация, когда они находятся очень близко от тех, кто за ними охотится.
— Само собой, — подтвердил Торен.
«Неужели все так просто», — подумал он и почувствовал возбуждение того рода, какое посещало его старшего коллегу комиссара Бекстрёма при мысли об Эрике Роланде Лёфгрене.
— Надо заняться и им тоже. У него определенно стоит взять пробу ДНК. И как нам сейчас сделать это, чтобы входящий в правление того же общества комиссар Олссон не смешал нас с грязью?
— С этим уже полный порядок, — сообщил Торен не без гордости. — Просто старый анализ ДНК Карлссона лежит у коллег из Мальмё. Он попал в поле их зрения при проведении рутинных мероприятий в связи с убийством Джанет пять или шесть лет назад. Убийство то все еще не раскрыто, и, значит, там он, скорее всего, ни при чем.
— И почему же тогда они не выбросили результаты его анализа? — удивился Кнутссон.
— Подобные вещи хранятся вечно, — заметил Торен с раздражением. — В Государственной криминалистической лаборатории, естественно, выкинули свой образец, им ведь приходится периодически избавляться от подобного архива, но коллеги из Мальмё подшили копию документа с результатами анализа к себе в дело. Я уже получил его и факсом отправил криминалистам.
Бекстрём лежал на кровати, подложив под спину несколько подушек, и сильно напоминал страдающего от излишнего веса больного-сердечника.
«Это ей может понравиться, сучке», — подумал он, обессиленно махнув рукой в направлении мини-бара.
— Если хочешь холодного пива, Анна, найдешь его там.
«Чтобы тебя черти разорвали».
— А у тебя нет ничего покрепче? — спросила Анна Сандберг. — Я уже закончила работу на сегодня и собиралась переночевать в городе. Крепкое пришлось бы кстати.
— Виски, водка стоят там, на полке, — сообщил Бекстрём, вновь сопроводив слова вялым жестом.
— Спасибо, — сказала Анна Сандберг и от души плеснула в свой бокал. — Ты сам будешь? — спросила она и помахала призывно его собственной бутылкой виски.
«Что, черт возьми, она вытворяет? — понемногу закипал Бекстрём. — Сначала саботирует мое собственное расследование, потом заявляется ко мне в номер, а минуту спустя предлагает мне мой собственный алкоголь».
— Плесни немного, — сказал он.
Инспектор Анна Сандберг пришла к Бекстрёму просить прощения. Ей, по ее собственным словам, было чертовски стыдно, и Бекстрём стал первой остановкой на пути ее похода в ханоссу. У нее также нашлись слова в собственную защиту: Лёфгрен, как истинный джентльмен, пообещал ей по телефону сразу же предстать перед законом и сдать анализ ДНК. Добровольно и, по сути дела, без всякой на то необходимости, но в данной ситуации это выглядело самым простым выходом для них обоих.
И в том, что она сама не пришла к Бекстрёму и не выложила карты на стол, когда стажер, несмотря на свое обещание, отказался приезжать, не было никакого злого умысла. Всему виной слабость человеческая. Во-первых, она до последнего надеялась, что парень возьмется за ум или, по крайней мере, поможет ей выбраться из, мягко говоря, неприятной ситуации. Во-вторых, даже не догадывалась, чем занимаются Бекстрём и его коллеги. И только после разговора с Левиным все поняла.
— Поэтому мне сейчас надо кое с кем поговорить. С тобой, Бекстрём, с Олссоном и с моим мужем. В любом случае с мужем, — сказала Сандберг, покачала головой и сделала большой глоток из бокала.
«О чем, черт возьми, она говорит? Явно не в своем уме?»
— Ты что, рехнулась? — спросил он. — Неужели собираешься рассказать все Олссону?
Именно так, похоже, и обстояло дело. Она сама решила отдать себя на заклание, и в худшем случае ей придется уйти из полиции и искать себе другую работу.
— Извини, но подобное никак не укладывается у меня в голове. Я, честно говоря, не понимаю, зачем надо докладывать Олссону.
— Иначе он дойдет до всего сам, — процедила Сандберг сквозь зубы. — А такого удовольствия я ему не доставлю.