– О, это вышло потрясающе! Это имя ни о чем не говорило людям, которым председатель поручил разоблачить его. Я ничего не знал, все хранилось в тайне, как ты понимаешь. Но в один прекрасный день, не знаю, как и почему, пошли слухи, что некий Танги-Фрост сеет раздор в рядах партии. Я единственный, кому это имя было знакомо. Тогда я провел свое расследование. Тот, кто воспользовался именем этого мальчика, должен был пересекаться с ним примерно в то же время, что и я. Танги-Фрост учился не только в моей школе. Я изучил архивы этих школ. Сопоставил кое-какие данные и быстро вычислил его.
– Браво! Работа настоящего сыщика.
– Мне просто повезло.
– Этот человек не знал, что ты учился с Эмериком Танги-Фростом?
– Нет, у меня же такая распространенная фамилия…
– А зачем он выбрал псевдоним Танги-Фрост?
– Не знаю. Может, его, как и всех ребят, которые с ним сталкивались, потрясла трагическая судьба этого мальчика.
– И что теперь? Что вы будете делать?
– Теперь все его звонки поступают в мой кабинет по закрытой линии. Было решено не трогать ее, чтобы узнать, насколько широко распространилась проказа… Когда кто-нибудь звонит на этот номер, я стараюсь что-то узнать, но чаще всего трубку сразу же бросают.
– Тебе еще учиться и учиться, если хочешь стать хорошим шпионом.
– Ненавижу это.
– Зачем же делаешь?
– Меня попросил председатель. Поскольку все это раскопал я, он решил, что у меня есть способности к плетению интриг. И потом… Ужасно такое говорить, но я подозреваю, что он по-настоящему доверяет только мне одному.
– А где вся та информация, которую удалось собрать до сих пор? Ты должен ее заполучить!
– К сожалению, это невозможно.
– Почему?
– Он ее спрятал так, что не найти.
– Всегда можно отыскать людей для такой работы. Достаточно предоставить им свободу действий.
– Мы живем во Франции, моя дорогая. У нас демократия.
– Почему ты мне все это рассказал?
– Я колебался… Но мне захотелось разделить с тобой этот груз. И потом… Председатель разрешил мне рассказать тебе. Не знаю, о чем вы говорили с ним тем вечером в “Мерисе”, но он, судя по всему, очень ценит твой здравый смысл и умение молчать.
Значит, все дело в этом. Франсиса направил Царь-Ворон. Ничего удивительного, если учесть их последний разговор. Это была своего рода разведка боем.
– Как зовут этого человека, который так вредит партии? – спросила она.
– Я не имею права разглашать…
– Как его зовут? – сухо повторила она. – НАЗОВИ МНЕ ЭТО ЧЕРТОВО ИМЯ НЕМЕДЛЕННО! Ты что, не понимаешь, что этого хочет твой председатель?
– Дюпюи… Жерар Дюпюи.
Слова вырвались сами собой, помимо его воли. Он выглядел обиженным, почти возмущенным тем, что с ним так обошлись.
Она прижала губы к его губам. Он не ответил на поцелуй.
– Видишь, это оказалось совсем не трудно, – произнесла она.
Он посмотрел на нее так, будто видел впервые. Она похлопала его по щеке:
– Ну да, я и такой могу быть. И делать вещи, которые тебе не приснятся даже в самом страшном кошмаре, любимый.
Он отодвинулся, словно она неожиданно превратилась в ядовитое насекомое.
– Что ты за женщина? – выдавил он наконец, словно желая уклониться от дальнейшего обсуждения.
– Твоя жена, мое сокровище. Твоя любящая жена. Ни больше ни меньше.
Среда, два часа дня
Мартен смотрел на Перрона. Мысль неожиданно забрезжила и стала набирать силу. Сперва какой-то неясный проблеск, а потом он понял, как все было.
– Ни твоя жена, ни Янкелевич не нападали на Лоретту Вейцман, – прошептал он. – Это твоя работа.
Перрон разглядывал его несколько секунд, а потом кивнул.
– Я не хотел сделать ей ничего плохого, – сказал он. – Только забрать деньги.
– Зачем?
– Не знаю. Хотел уехать. Подальше отсюда. Как можно дальше. С Жослин. Может, она бы поехала со мной, будь у меня деньги. Так я, по крайней мере, говорил себе.
– Ты и до этого нападал на Лоретту?
– Нет.
Мартен поверил ему. Первый случай, когда с ней “грубо обошлись”, никак не был связан с Перроном.
– Я сожалею об этом, – пробормотал Перрон. – Сожалею. Я слетел с катушек.
– Доктор Вейцман не хотела отдавать тебе деньги, да?
– Да. Она говорила, что стоит мне поступить подло – и я пропал. Единственное, что позволяет мне держаться, это честность. А еще она говорила, что Жослин никогда не вернется. Или уйдет, как только деньги кончатся. Я знал, что она права. И я не выдержал. Вернулся тем вечером… Продолжение тебе известно.
Мартен смотрел на него и не чувствовал ни ненависти, ни жалости.
– Как только мы их схватим, – Перрон показал на потолок, – я в твоем распоряжении. Слово мужчины. Позволь мне вместе с тобой арестовать их. Больше я ни о чем не прошу.
Они снова замолчали.
Позже тишина взорвалась какофонией радио. Мартен подпрыгнул.
Перрон не шевельнулся.
– Это радиобудильник. Я подарил его матери на прошлое Рождество, – шепотом объяснил он. – Они поставили его на два часа дня. Хотелось бы знать зачем.
Над ними заскрипела кровать, и тяжелые шаги застучали по потолку. Какофония прервалась так же неожиданно, как началась.
Послышался глухой стон. Мать Перрона? Возможно, ей повезло и они не убили ее, как и полагал Перрон.
Оба полицейских, стараясь не шуметь, встали и прижались к ближайшей к лестнице стене.
Потом Перрон осторожно огляделся и рискнул: в два прыжка перебежал прихожую и спрятался на кухне. Теперь мужчины стояли симметрично друг напротив друга с оружием в руках. С лестницы они не были видны. Мартен не был уверен, может ли доверять напарнику. Случайную пулю так легко объяснить. Перрон усмехнулся.
– Я дал тебе слово, – прошептал он.
В любом случае было поздно что-либо менять.
Затрещали ступеньки. Тот, кто спускался по лестнице, шумно зевнул и вздохнул. Это был явно женский вздох.
Перрон положил пистолет между двумя консервными банками и изобразил, будто зажимает кому-то рот.
Мартен спрятал оружие в карман и расставил руки, готовясь схватить противника.
Она появилась неожиданно: шла опустив голову, и на ней не было ничего, кроме короткой майки.
Мартен схватил ее за талию, а Перрон зажал ей рот. Она отчаянно мотала головой, и светлые пряди волос хлестали мужчин по лицу.