Я смотрю на улыбающуюся физиономию Альберта. Наверно неймется ему в ожидании обещанной мной благодарности. По идее, он прав, никто меня за язык не тянул. А раз пообещал, то изволь за слова свои отвечать, как порядочный человек, коим я себя пока считаю.
– Альберт, я все помню, давай попозже, как договорились. Или, на худой конец, завтра после смены посидим, пообщаемся. А если очень не терпится, то…..
Поляков к моим оправданиям не проявляет ровным счетом никакого интереса, и, не давая закончить, перебивает.
– Ну что, можно с раскрытием поздравить?
– Каким раскрытием? – Не понимаю я. – А, это ты про утреннего шпиона? Так не по адресу обращаешься. Иди Сокова с Галевичем поздравь – они в поте лица трудились. А мы что? Только под ногами мешаемся и заявы укрываем.
– Да я про убийство, куда ты с Птицыным выезжал, – продолжает раздражающе лыбиться Альберт. – Галевич уже в управление доложил, что подозреваемый есть.
– Женщина в квартире, что ли? – наконец врубаюсь я. – Откуда там подозреваемый?
– Галевич мужа ее колонул. Он сейчас явку с повинной в камере строчит.
«Вот это номер! Как говорится, с дуба падали листья ясеня… Ничего себе зам работает. Шустрый парнишка. Ведь даже на труп толком не посмотрел…»
– А ну, пошли, посмотрим. – Теперь уже я тащу Альберта за рукав кителя к помещению для задержанных.
Поляков открывает дверную задвижку и возвращается к своему столу. Я, опершись плечом о косяк, становлюсь в дверном проеме. Николай Митрофанов сидит в углу. Справа от него исписанный лист бумаги. На нем шариковая ручка. Колин лоб пересекает глубокая морщина, брови нахмурены. Заметно, что Коля напряженно думает. Не говоря ни слова, забираю его сочинение и пробегаю глазами. Боже праведный! Оказывается, Николай поссорился со своей женой, то есть покойной Татьяной, и убил ее. Потом убежал и добровольно вернулся, чтобы сдаться властям. Просит к нему не применять высшей меры наказания.
Кра – со – та!
– Слышь, Коля, – обращаюсь к нему как можно равнодушнее. – А почему сразу расстрел? Может, каторгой обойдемся, годами этак пятнадцатью.
Митрофанов, уставившись в пол, молчит.
– Короче, – Митрофанов начинает меня раздражать. – Сам все выдумал или кто подсказал? – Коля и на этот раз не удостаивает меня ответом.
Поворачиваюсь к Альберту. – Галевич где?
– Перекусить выскочил. Скоро будет.
– Так я не слышу ответа, Коля. Прекрати в молчанку со мной играть!
Наконец, он поднимает голову и глядит на меня.
– Сотрудник ваш, невысокий такой, сказал.
– И что он тебе сказал?
– Что вина моя доказана. Статья расстрельная. Но если я во всем чистосердечно признаюсь, то суд обязательно учтет.
«Тяжелый случай. Похоже, клиент серьезно попал под чары Галевича»
– Но ты же, Николай, как закоренелый убийца, должен был все отрицать, алиби, наконец, у тебя есть?
– А что это? – Митрофанов немало удивлен незнакомому красивому слову.
Объясняю чуждое ему понятие популярным языком.
– Это когда в момент совершения преступления ты находишься в другом месте, с другими людьми, которые могут это подтвердить. Есть такие?
Митрофанов довольно долго что-то вспоминает и отрицательно крутит головой.
– Нет. Никто подтвердить, что я был в другом месте, не может. В поезде спал и ни с кем не знакомился, до дома один добирался. Нет у меня алиби. – Он обречено замолкает, нервно сжимая и расправляя огромные кулаки.
Мне его, рослого, сильного и до простоты наивного, откровенно жаль. Недаром существует мнение, что большие и сильные люди в своем большинстве добродушны и отходчивы. Невысокие же, не обладающие особыми физическими данными, их полная противоположность. Далеко ходить не надо. Галевич. Вот достойнейший представитель данной категории. Можно сказать эталон. Если бы я даже и не знал всех подробностей, все равно никогда не поверил в виновность Николая. Он ведет себя в непростой ситуации очень достойно, и это не может не вызывать уважение.
– А еще что он тебе говорил? – продолжаю пытать Николая.
– Да больше ничего особенного, – ненадолго задумавшись, отвечает он. – Назвал козлом, дал лист бумаги и сюда посадил явку с повинной писать. Вот я и написал.
– Так как же ты жену все-таки убил?
– Не знаю, вам виднее. Убил и все. Алиби этого у меня нет, а доказательств, что против меня, у вас много. – Митрофанов проводит ладонью по голове, как бы приглаживая волосы и, глядя мне в глаза, вдруг спрашивает: – Скажите, а как Таня умерла?
Вот те номер. Ну, Коля – Николай, ты просто уникум.
– Ты убивец – тебе виднее, – отвечаю невозмутимо.
– Ах, да… – поняв, что задал неуместный вопрос, Николай усиленно трет лоб.
– Тогда можно Вас попросить ничего не рассказывать матери.
– Обещаю. Можешь быть уверен, что никто ни о чем не узнает, – не скрывая шутливого тона, бодро заверяю его и выхожу из камеры. Ничего разъяснять ему пока не вижу никакого смысла.
«Ну, дает Галевич! Слава богу, что из адреса во время ушел, поторопился. К трупу особенно не приглядывался и, главное, оружия не видел. А то…оговорил бы себя парень – страшно подумать. Тем более про этот злополучный револьвер Коля наверняка знал и, может быть, недавно, до пропажи, в руках его держал. А значит, должны остаться отпечатки пальцев. Располагая всеми сведениями, Галевич, определенно, не упустил бы Митрофанова с крючка. Позже, конечно, во всем разберутся, но посидеть бы Николаю пришлось. В этом товарищ зам далеко не оригинален. Один опытный следователь прокуратуры, являясь одновременно и моим хорошим знакомым, за стаканом чая, на полном серьезе говорил, что изначально главный подозреваемый в убийстве всегда тот, кто обнаружил труп и именно ему, частенько первому, предоставляется почетное право провести трое суток на тюремных нарах».
На рабочем столе Полякова разложены вещи, скорее всего, Митрофанова. Альберт перекладывает их с места на место, внимательно осматривает и заносит описание каждого предмета в протокол. Дождавшись окончания составления важного документа, беру его в руки. Обычный набор командировочного: Электоробритва, туалетные принадлежности, смена белья, паспорт, командировочное удостоверение и, вот они, билеты на поезд. Все, что надо, на месте. Очень хорошо.
– Альберт, ты все переписал?
– А как же. Все до последнего носка. Не первый год работаем, – добавляет он с видимой гордостью.
– Молодец! Береги, как зеница око и никого близко не подпускай к важным уликам. – Самым серьезным тоном напутствую Альберта и выхожу в коридор. Тут же замечаю, что дверь в кабинет Галевича приоткрыта. Вернулся, значит. Без предварительного разрешения и стука заглядываю. Галевич, уже без пальто, стоит спиной ко мне перед зеркалом и расчесывает примятые после шапки волосы.