— А, блудный отец, — произнесла Настя, мельком глянув на меня. Но были более важные темы! К счастью, и с моим появлением в центре внимания остался он. Быстро сообразив, я присоединился к компании, осуждающей его, — лучший способ отвести упреки в свой адрес.

— Ну как же ты, Рикки, так? Мы же тебе верили! — заговорил я.

Он на мгновение прервал свои сладкие конвульсии, удивленный. Сильнее запрокинув голову, он сквозь грязные кудряшки посмотрел на меня, потом сладко вытянулся, при этом его правая передняя лапа указывала на дверь: уходи!

Мы все засмеялись. Он в очередной раз нас спас!

Однажды мы гуляли все вместе, и навстречу нам из подъезда вышли ослепительно-белые Анна Сергеевна, ее дочурка Варя и гордая Рафаэла. Рикки трагически взвыл. А они даже не заметили нас! Хотя раньше кивали. Мы дворняги для них! Ну и пусть. Зато мы счастливые!

Однако «собачья жизнь» легкой не бывает. Напрасно я подолгу ласково беседовал с Настей: огонек мести так и не погас в ее глазах!

— Еще старинную брошку носит!

Обвинение, на первый взгляд, странное, но я Настю понимал, хоть и не одобрял.

Да, злоба обостряет взгляд, уточняет слова. Отчасти ею любовался. Даже кончик изящного носика у нее самостоятельно двигался, как у Нонны. Но у той, как правило, от веселья и алкогольного предвкушения, у Насти— в предчувствии мести! Надо ее вытаскивать: так не проживешь. Острие атаки, я чувствовал, она направляет на школу! Завышенные требования к окружающему — обычная уловка лентяев: мол, что можно сделать при столь низменной жизни благородному человеку? Лень в обличье благородства. Это нужно разбить!

— Ну что тебе, Настя, эта Анна Сергеевна? Почему она тебя так волнует? Да бог с ней… или даже черт! Ты сама, главное, будь безупречна, и никакой черт ни черта с тобой не сделает! Понимаешш?!

Не совсем! К пятеркам — ковшам, мы их зашифрованно называли с Настей «Большая Медведица», стали подплывать и забытые было «лебедушки».

— Настя! Как же ты так?

— А ты бы попробовал с ней! — мстительно щурилась. Мол, чего можно ждать от женщины, которая топит своих щенков? От нее даже позорно пятерки получать!

— Настя! Не путай одно с другим! Эта… Серафима Георгиевна, или как ее, исчезнет навсегда, не думай столько о ней! А лебедушки — те останутся и испортят тебе жизнь! Мстишь не ей, а себе!

— Я и не собиралась ей мстить! Это она мне за что-то мстит! Я учила! — цедила Настя тоном уже настоящей опытной двоечницы. Образ тот неожиданно оказался привлекательным.

— …Учусь? — услышал ее телефонный разговор за дверью. — На пятерки и двойки!

Лихо. Кокетничает перед Тимом? Ясно. Сложила свой имидж талантливой хулиганки: живу, как хочу.

— Каких больше? — захохотала. — А я еще не решила!

Ничего. Решим.

— Слушай! — весело сказала она, выходя. — Тимчик говорит, завтра в Доме писателя фильм «Асса» с Витюшей Цоем, но Тимка сказал, только для своих. Сможешь? — с надеждой уставилась на меня.

— Если двоек больше не будет — ка-ныш-на! Ну все, Настя! Заниматься!

— Слушаюсь, дедулька! — насмешливо отдала честь.

Столкнулись на мраморной лестнице. Настька засияла, но Тим ее не заметил. В зале было битком. Вдруг увидели три места с положенными на них бумажками. Еще чего! Скинули, сели. Настька сразу начала вертеться, высматривать и вот увидела: на два ряда сзади. Стала махать, но Тим вроде не видал, потом небрежно помахал пальчиками. Погас свет, Настька не столько смотрела модный молодежный фильм, сколько старалась реагировать на разговор в том ряду, надо отметить, довольно громкий и хамский. Пару раз даже хихикнула под их шутки не совсем уверенно: причастна ли?

В гардеробе, в толпе, маялась — ждала его.

— Вы можете подождать? Мы с Тимкой договорились, ясно вам?

Тим со своими приятелями-пижонами мимо прошел.

— Эй, друг! Не забывайся! — Нонна довольно резко остановила его.

— Ты как, Тимчик? — робко Настя спросила.

— Спасибо. Хорошо, — смерил взглядом ее.

— Скорее бы лето, чтобы в Елово, на нашу дачу! — мечтательно проговорила она. При слове «нашу» Тим изумленно поднял бровь.

— А сейчас ты не в Елово разве живешь? — Он осмотрел Настю.

— Почему? — растерялась Настя.

— Да одета ты как-то… по-еловски, — сказал он и прошел.

— Ну все, Настя! Пошли! Мы торопимся! — вывела ее из оцепенения мать.

Настя, конечно, очень переживала. Все ее мечты были связаны с летом, с жизнью на даче, теперь общей… или нет?

И вот — получила.

— Настя! Не стоит расстраиваться, если кто-то там где-то не того. Панимаешш? Главное — сама!

Настя вдруг резко поднялась, с бряканьем сняла поводок с гвоздика. Рикки стал отчаянно прыгать, падая со всей высоты с таким стуком костей, словно хотел продемонстрировать, что при таком счастье и костей не жалко.

Грохнула дверь.

Характер бойцовский, отцовский!

Не возвращалась долго. Мы волновались, хотя понимали, что ей это нужно — «выбегать» горе, высушить слезы. Очень поздно пришла, но не успокоилась.

— Что же мне делать, папа?!

— Все, доченька! Все, что может помочь!

Пес со стоном и стуком костей рухнул на пол.

Глава 4

И во что он превратился за эти годы! Из кудрявого шкодливого весельчака в грязное, измученное создание со страдальческими глазами!

Сначала считалось, что это он убегал, гонимый пагубной страстью, и Настя гонялась за ним. Но с каждым годом все кренилось в «наоборот»: это Настю гнала пагубная страсть, а бедного пса она волокла за собой как прикрытие!

— …И что же, Настя, до часу ночи ты никак не могла его поймать?

Молчала, глядя исподлобья.

— А ты бы попробовал с ним, — мрачно проговорила.

— Я-то пробовал. Вообще с трудом уговорил его выйти из дома, а когда повел на дальний пустырь, он заскулил и стал упираться: не хочу в этот ужас, хочу домой. Так что, Настя, все ясно!

— Что ясно тебе? — Она гордо вскинула голову. Ну просто комсомолка на допросе в гестапо. В комсомол, правда, так и не приняли ее. Она презрительно говорила, что с этой организацией в школе давно покончено, но я-то узнал, что это не так.

Я теперь многое с запоздалым сожалением узнал! Теперь по субботам я ждал Настю у школы. Представляю, как бы я маялся перед одноклассниками, если бы меня в десятом классе встречал отец! Теперь сам маялся как отец: ходил, ожидая звонка, по утоптанному физкультурой полю под окнами школы-стекляшки, потом соображал: глядят и смеются! Прятался, отойдя на сто метров, в детский теремок.