Перехватить канат, переставить ногу, слегка подтянуться… Снова перехватить и переставить… Бросить взгляд вверх, на двух ящерок, оранжевую и зеленую, что карабкаются по отвесной стене… Посмотреть вниз, на серые мертвые пески, пологие холмы и желтую фигуру ад-Дагаба – он полз по канату, выбивая клинья и складывая их в подвешенный к поясу мешок. Монотонность моих движений не мешала думать, и постепенно мои мысли обратились к Тихой Катастрофе, к тому, что здесь произошло, к жуткому факту, которому не было объяснений.
Насколько я сведущ в земной истории, здесь воевали испокон веков. Горцев всегда отличают воинственность и тяга к разбою, чему способствуют вечная бедность, неукротимый дух и сила – ибо рожденный в горах, привыкший покорять вершины и приобщенный к их величию сильнее жителя равнин. В древности тут воевали с персами, парфянами, китайцами и македонцами, затем с арабами, монголами и Тамерланом – конечно, не забывая про Индию, Китай и прочие сопредельные страны. В новейшее время схватились с Британией, после – с Россией, намылили шеи обеим великим державам, а после изгнания агрессора затеяли междоусобную резню. Такое уже бывало на многострадальной афганской земле – за неимением внешних врагов пускали кровь друг другу и занимались этим с особенным усердием. Но, как я уже сказал, наступила новая эпоха, эра не сабель, стрел и лошадей, а автоматов, мин и танков. Пули, ракеты, снаряды косили виновных и невиновных, сметали селения и города и не щадили ни малых, ни старых; вряд ли найдется на Земле подобный край, где оргия самоуничтожения была бы настолько яростной, тянувшейся без малого сорок лет на рубеже тысячелетий.
Мне приходилось здесь бывать. Я Наблюдатель, и мой долг порою печален: я вижу, фиксирую, запоминаю не только прекрасное, но и чудовищное, мерзкое; я все обязан пережить – восторг перед полотнами Эль Греко и радости земной любви, нежную грусть Сен-Санса, тоску Уайльда, страх Франсиско Гойи, томление Сапфо… Все это плюс ужас разрушения, насилия, убийств – ужас, который превращает одних в червяков, других – в бессмысленную скотину, а третьих – в жалящих змей, несущих ненависть и горе. Земля вообще переполнена горем и ужасом, но есть места, где их накапливали слишком долго, слишком тщательно – и, подобно лаве, прорвавшей земную твердь, они выплескивают из кратера, рождая новые Помпеи.
Перехватить, подтянуться и переставить ноги… Взглянуть наверх, в мутную дымку флера, на розовый солнечный блик, подбирающийся к зениту… Послушать стук молотков над головой и под ногами и отзвуки эха, затем проверить, как там Сиад, желтый мотыль на конце стометровой лески… Ползет! Пожалуй, догоняет!
Да, мне приходилось здесь бывать – еще в ипостаси Даниила Измайлова, через несколько лет после захвата Кабула талибами. Я видел руины больниц и школ, посольств, кинотеатров, магазинов, видел вздыбленный асфальт на улицах, перепаханных танками, развалины университета, политехнический институт с рухнувшей кровлей и остатками стен, обгорелых и почерневших… Видел людей, похожих на призраков, с погасшими глазами и кожей, словно у мертвых ящериц, которых сутки-двое коптили над огнем… Ни книг, ни газет, ни ти-ви; новости – на нищих рынках, громкоговорители – только в мечетях, дабы сзывать на молитву, а кроме нее, второе или, возможно, первое развлечение: публичные казни и экзекуции. Древние святыни уничтожены, взорваны храмы, разбиты статуи, сожжены картины; любой рисунок – святотатство, любые книги, кроме священных, – грех. Однако истинной сути Корана тут не понимали и не пытались вникнуть в его смысл – ведь в нем заповеданы мир и любовь, а не война, терпимость, а не насилие. Здесь же царил людоедский закон, уничтожающий людей и всякое проявление культуры, что было несомненным надругательством над божеством… Увы! Это еще одна из нелепостей цивилизации землян! Книги пророков мудры и гуманны, но каждый ищет в них то, что собирается найти, и подгоняет прочитанное под собственную хищную натуру…
Так вот, о режиме Талибана и о том, что наступило после него: в один далеко не прекрасный день все кончилось. Все в буквальном смысле – кончилась жизнь со всеми ее несчастьями и кончилась война, а вместе с ними исчезли горные хребты и реки, мосты, дороги, аэродромы, леса и города, люди и твари земные, водные и небесные – словом, все, от Гималаев на востоке до иранских нагорий на западе. Случилось это в двадцать восьмом году и заняло ничтожное мгновение, как утверждали многочисленные очевидцы и редкие кадры телезаписей. Тихая Катастрофа… Ни колебаний земли, ни огненных потоков лавы, ни грохота, ни радиации, ни ураганов… На горизонте сгустился туман – позднее его назовут флером, – и это было единственным признаком свершившегося катаклизма. Был Афганистан – и нет Афганистана… ни его, ни части таджикских, пакистанских и индийских территорий… Есть Анклав, Бактрийская пустыня…
О версиях по поводу причин свершившегося я уже говорил, но, кстати, предположение о пи-бамб было не самым распространенным, если прикинуть число сторонников той или иной гипотезы. Буддисты, христиане, индуисты, синтоисты усматривали в произошедшем божественную кару, и с этим в принципе соглашались мусульмане, но с одной поправкой: вместо кары фигурировало предупреждение Аллаха или, в крайнем случае, его немилость. Эта немилость была настолько явной, что на какое-то время снизился исламский экстремизм, и с целью его подогрева пропаганда Ирака, Ливии и Пакистана стала отрабатывать назад, все к той же планетарной бомбе, которую якобы сбросили отродья Иблиса из ЕАСС. Или, возможно, из Индии либо Великого Китая… В мире, учитывая его многополярность, хватало претендентов на данную роль.
Над головой раздался протяжный окрик девушки – наша юная фея-хранительница предупреждала Макбрай-та, что рукав изгибается и пора менять траекторию подъема. Я продолжал движение, вслушиваясь в едва заметное эхо, рожденное колебанием вуали, и в их голоса; они переговаривались несколько минут, выбирая ориентиры на новой линии восхождения. Она должна была привести нас к распадку между двумя утесами, там рукав кончался, вливаясь в настолько обширный бассейн, что его границы не поддавались определению. Затем я посмотрел под ноги, на ад-Дагаба, почти догнавшего меня, и на секунду замер в изумлении: гигант-суданец, весивший не меньше центнера, лез вверх, подтягиваясь на руках! С тяжелым сорокакилограммовым рюкзаком! Справедливости ради замечу, что я и сам способен на такие подвиги, если использовать энергетический резерв – но где и как его восполнишь? С помощью пищи и отдыха – слишком долго, а деревья здесь не росли, да и вряд ли Сиад умел брать от них энергию… По идее, после подъема ему полагалось лежать пластом, и я решил проверить его пульс, а заодно – и самочувствие двух остальных моих партнеров. На всякий случай, чтобы не вызвать подозрений…
Мы миновали изгиб рукава – сначала Фэй с Макбрай-том, затем я и Сиад. Все шло без каких-либо странностей, если не считать манеру восхождения суданца, но с этим я разберусь потом. Попозже… Мы поднялись уже на триста метров, и, поглядев через плечо, я обозрел лежавшую на северо-востоке равнину, серую и бесплодную, как залитый бетоном космодром. Восстановив в памяти карту, я убедился, что нахожусь в весьма примечательной точке: здесь, следуя изгибу Вахханского хребта, земли Афганистана и Пакистана тянулись узкими языками на восток, встречаясь с таким же языком со стороны Китая. Этот коридор отделял Памир от Индии, и здесь, на пятачке в семьдесят километров, встречались границы пяти держав – правда, одной из них на карте уже не было. Да и другие потерпели изрядный ущерб…