— Я не знаю, со мной он этого не обсуждал. Я случайно услышал разговор Бориса Михайловича с Юлей по этому поводу. Юля тоже против. Она его не любит.
Рублев был взбешен. Он гнал машину по ночным улицам, разбрызгивая лужи и распугивая редких прохожих. Закончившийся было дождь зарядил снова, и теперь по лобовому стеклу мощным потоком лилась вода. Дворники не справлялись уже на обычном режиме, и Рублев включил ускоренный. Вот и хибара, где жил Хановский. Остановив машину, Рублев некоторое время всматривался в тени за окном, завешенные не очень плотными занавесками. Кажется, в доме была в самом разгаре вечеринка. Собственно, это не был дом Хановского, просто он какое-то время тут вынужден пожить, чтобы не мелькать в центре. Береженого бог бережет. Рублев называл этот дом «конспиративной квартирой», а Хановский просто «хатой» или «хазой». Уголовный жаргон, от которого трудно избавиться.
Бесятся, подумал со злостью Рублев, водку жрут, баб тискают! Работники. А на дороге напортачили… теперь только ФСБ осталось дождаться. Он открыл дверь и вышел под дождь, не обращая внимания, что намокает его дорогой костюм. Шлепая по грязным лужам, он подошел к калитке. Днем и калитка, и заборчик, и весь садик перед домом выглядели очень ухоженными. И это тоже злило. Рублев пинком распахнул калитку, подошел к дому и дважды кулаком грохнул в оконную раму, отчего стекла жалобно задребезжали. В доме тут же замолчали, в окне появилось три или четыре противные рожи с сигаретами в уголках ртов и бестолковыми, налитыми водкой глазами.
Рублев подошел к веранде, вытер мокрое лицо ладонью и стал ждать. Сначала скрипнула и стукнула внутри дверь, ведущая в сени, потом лязгнул засов, и в полумраке появилась низкая коренастая фигура самого Саши Хановского, известного больше среди уголовников по кличке Хана. За его спиной, вихляясь и пританцовывая, маячила худая тень какого-то шкета.
— Кто там, Хана? — раздался визгливый пьяный голос. — Че, менты, что ль? Побазарить надо?
— Закрой базар, — рыкнул на пьяного Хановский, взмахнув рукой, как будто брезгливо стряхивал с нее что-то, и шагнул за порог.
— Не, ты че, Хана! — не унимался за его спиной пьяный кореш и тоже полез из дверей наружу. — Ты знаешь, я за тебя любую паскуду порву! Этот, што ль, понты бросает?
Рублев не стал ждать, и тем более пьяные препирательства ему были ни к чему. Он был даже рад сорвать свою злость на ком угодно. Одним ударом ноги вперед он отшвырнул тщедушное тело пьяного далеко внутрь сеней, где с грохотом что-то полетело с полок на пол. И тут же Рублев схватил Хановского рукой за воротник рубашки и вытянул на веранду, чуть ли не прижав его лицо к своему.
— Ты, сука! — прошипел Рублев. — Ты что там на дороге устроил? Что за война? Ты где набрал этих недоумков? Они упустили нужного мне человека, они ничего не сделали и потеряли четверых. И оружие! Где ты берешь все это дерьмо, Хана? Я тебя за такую работу самого в дерьмо втопчу!
Хановский в его здоровенной широкой лапище мгновенно трезвел и только тихо вырывался, пытаясь освободить горло, потому что ему было нечем дышать. Рублев наконец отпустил рубашку, и Хановский от неожиданности чуть не упал. Он откашлялся, потирая горло, и постарался говорить уверенным тоном с некоторой развязностью.
— А где я тебе спецназ найду в этой дыре? Два бывших мента, два бывших контрактника с Кавказа. Ты сам-то знал, кто в тех машинах ехал, если они и этих пощелкали, как пацанов? Не знал! А чего на меня орешь? Если боишься, что через меня и на тебя выйдут, то не боись, Саша Хана «горбатого лепить умеет». Нету ко мне от них дорожки! Нету!
— Нету! — передразнил его Рублев. — Одно тебя и спасает, что за шкуру свою дрожишь и перестраховываешься.
Собственно, за это Рублев и ценил Хановского. Именно поэтому он и имел с ним грязные дела в Чите. Хановского знали многие из уголовной среды. И даже в этой подлой и гнусной среде он слыл человеком беспринципным и подлым. Его боялись, его ненавидели, его избегали, но неизменно обращались к его совету, когда надо было что-то сделать «шито-крыто». Хана всегда помогал советом, всегда сводил, оставаясь в стороне, с нужными людьми и годными для этого дела специалистами.
Хановского много раз сдавали в уголовку с потрохами, и каждый раз он изворачивался благодаря своей хитрости и боязни угодить на зону. В результате на него никогда не было улик, не существовало свидетелей, которые могли бы подтвердить его участие хотя бы в сговоре. Да, что-то говорил, темнил что-то, вроде обещал помочь, а вроде и смешинками отделывался.
И только самые близкие люди, всего два или три человека на свете знали, что именно Саша Хана может организовать любое дельце в Чите, подобрать нужных людей любой квалификации для практически любого дела. И после того, как Рублев вышел на Хановского, тот стал действовать лишь по его указке и в его интересах. Для остального уголовного мира Хана так и оставался болтуном, насмешником, подленькой личностью, который папу с мамой продаст.
— Кто знал, на какое дело шли эти четверо?
— Никто не знал, — презрительно усмехнулся Хановский. — У меня так дела не делаются. Пошли на охоту, а кто звал, подтвердить некому. Сами меж собой сговорились, сами все сделали.
— Если б я тебя как облупленного не знал, — зло прошипел Рублев, — давно бы вот этой собственной рукой удавил. Смотри у меня, Хана! Еще один прокол и… Запоминай дальше! Надо прочесать тот район, где ушла от твоих гавриков «Мазда». К карьеру пусть не суются. Там сейчас полиция будет лазить. Может, аквалангистов привезут. Тебе найти следопытов хороших, чтобы сообразили, куда могли пойти двое, что в «Мазде» были. Куда они могли дойти, где им спрятаться можно. Короче, из леса их не выпускать. Лучше там и закопать, но чтобы я видел. Вот бабло!
Рублев вытащил из внутреннего кармана пиджака прозрачный полиэтиленовый пакет и отдал Хановскому. Тот хищно повел носом, разглядывая краснеющие при свете уличного фонаря пятитысячные купюры.
— Завтра утром в том же месте возьмешь два свертка, — продолжил Рублев. — Две «плетки» с «глушаками». Оптика хорошая. Прикажи особенно беготней не заниматься, а валить при первой же возможности.
То, что у Юли снова началась депрессия, Веня понял сразу. Они устали с Саней Халовым столько дней находиться почти без сна, а тут еще женские капризы. Большой дом требовал содержания, включая и содержание людей. Можно было просто ограничиться услугой доставки еды из супермаркета, но Веня с Халовым боялись, что им подсунут если не бомбу, то яд уж запросто.
Как и кому ходить за продуктами, решили просто. Поскольку всех охранников дома Давыдова в городе могли знать в лицо, то посылали их, но или Веня или Халов страховали их со стороны. Дом тоже приходилось охранять круглосуточно, а тут еще периодические капризы у Юли. В который уже раз Веня слышал из ее комнаты грохот опрокидываемой мебели и истерические выкрики.
И опять пришлось рисковать и идти «подставлять свою голову». Кроме Вени, Юля практически ни с кем из охраны разговаривать не хотела. Когда, постучавшись, он вошел в комнату, девушка накинулась на него с руганью, как будто именно Веня был виноват, что отец с ней почти не разговаривал.