— Ты представляешь себе? — кричала Юля не стесняясь, что ее услышат внизу. — Ему некогда! Он занят! Его дочь тут чуть не убили, они Глеба ранили, он там один лежит в какой-то долбаной клинике, а он со мной не может поговорить!
— Ты чего? — попытался мягко урезонить девушку Веня. — Кто с тобой не хочет разговаривать?
— Папуля мой! — драматично вскинув руки, крикнула Юля. — То у него заседание, то у него совещание, то он недоступен, то просто не берет трубку.
— Но у него в самом деле напряженный график работы.
— Ты-то помолчи еще! Защитник нашелся. Я, может, в Москву хочу! Мне надоело тут с вами сидеть и дрожать…
— Ты же раньше ничего не боялась? — снова улыбнулся Веня. — Ты всегда была такая храбрая…
— Я, может, к Глебу хочу, я, может, соскучилась, — надула губы Юля. — Я сиделкой у него буду, он же охраняется там, в клинике. Вот и меня заодно будут охранять. Экономия какая! В какой он клинике? — схватила Юля телефон.
— Юль, я правда не знаю, — пожал Веня плечами, — там же Борис Михайлович договаривался. Это он знает. А кто Глеба в клинике охраняет, я представления не имею. Может, полиция, может, ФСБ, может, какое частное предприятие.
— Ой, никто ничего не знает, — простонала девушка и махнула на Веню рукой, — иди ты отсюда, утешальщик.
Веня вздохнул и направился к выходу. Юля стала бешено нажимать на кнопки своего телефона, отчего тот разразился бурей жалобных писков на все тона. Наконец воцарилась тишина. И тут Веню как кипятком ошпарили…
— Жорик, ты? — спросила Юля в телефонную трубку. — Ты где, не за рулем?
Веня прикусил губу и замер в дверях. Вот этого никто не учел. Или все забыли, что Юля могла позвонить водителю своего отца в Москву. Вообще-то, наверное, учли бы, но никто Давыдову говорить о пропаже Глеба не стал. Пока не стал. А значит…
— Слышь, Жорик, а в какую клинику Глеба положили? Ты его, случайно, не встречал с самолета? Он вчера должен был прилететь, а папа там в Москве договорился для него с какой-то хорошей клини… что? То есть? Как не приле… Это точно? Ты точно знаешь?
Веня стоял в дверях и не мог пошевелиться. Он видел, как Юля медленно поворачивается к нему, как ее губы сжимаются в тоненькую полосочку, что обычно говорит о приближающейся буре.
«Надо что-то сразу придумать, — лихорадочно соображал Веня. — Что-то убедительное. Только не пугать ее, или она станет совсем неуправляемой. Ведь ничего страшного пока не случилось, и я не особенно навру, если скажу, что Глеб в полной безопасности. Он и правда в полной безопасности, если с ним рядом Дима Иванов. Если… Проклятое слово, которое дает диапазон понятий от полной уверенности до полной безысходности».
— Где Глеб? — прошипела, нет, почти просвистела сквозь стиснутые зубы девушка. — Вы что… от меня скрываете…
— Юлька, ты чего? — Веня подошел к ней и вытаращил глаза с такой старательностью, что испугался, что они вывалятся. — Да кто тебя обманывает? Это просто элементарная предосторожность. Мы на ней сами настаивали, хотя Борис Михайлович говорил, что своим людям привык верить. Жорка ваш в самом деле ничего не знает. Ну, понимаешь, это наш принцип работы, порядок у нас такой. Если мы хотим гарантировать полную безопасность, то должны принимать все меры, абсолютно все, даже…
— Параноики! — закричала Юля и на ее глазах навернулись здоровенные, с кулак, слезы обиды. — Вы параноики и идиоты! Вы весь дом… Вы все вокруг…
И тут она расплакалась. Железная Юлька Давыдова, надежда и опора, будущее семейного бизнеса клана Давыдовых, «Золотая Принцесса Забайкалья» стояла и ревела в голос перед Веней, размазывая слезы кулачками по щекам. Сейчас это была просто обиженная и всеми брошенная сопливая девчонка. И Вене стало ее так жалко!
— Юль, ну ты чего… Ну перестань, а… — Веня навис над девушкой с высоты своего роста, нежно взял за плечики своими крупными ладонями и ощутил, какая она в самом деле беззащитная и хрупкая. — Юль, ну это жизнь, тут так бывает, понимаешь. Ты же не просто девчонка из университета, а дочь известного золотопромышленника Давыдова, дочь депутата Государственной думы.
— А я не хочу быть дочерью известного… — хлюп-хлюп… — и государственного… — хлюп-хлюп… — Я хочу как обычный человек. И чтобы у меня все было как у людей. А вы… А ты…
Веня не удержался и от умиления обнял девушку за плечи. Еще миг, и она прижимается к его широченной тренированной груди и мочит ее ручьями слез, колотя иногда своими кулачками. Веня что-то говорил успокаивающее про счастливое будущее. Про то время, когда он, постаревший и мужественный ветеран спецслужб, появится в доме четы миллиардеров и его напоят чаем, и они будут вспоминать со смехом эти времена и эти шуточные неприятности. Юля всхлипывала с судорожными вздохами всем телом и терла глаза. Слезы постепенно кончались.
Они сидели в кабинете отца и пили коньяк из его бара. По пути они стянули вазу с фруктами и коробку с конфетами, сидели теперь в полной темноте и пили.
— Дрянной коньяк, — заплетающимся языком бормотала Юля. — Я, правда, в нем ничего не понимаю.
— Я понимаю, — уверенно поддерживал разговор Веня. — Коньяк дрянной, а ты что любишь?
— Не что, а кого? — наставительно сказала Юля. — Я Глеба люблю, а ты плохой… хотя и симпатичный.
— Я про алкоголь, — напомнил Веня, пытаясь уйти от щекотливой темы, — ты что пить любишь больше: вино или шампанское?
— Мартини, желательно Бьянко. И жизнь у меня такая же… на букву «б».
— Ну-у, Юль, это ты перегибаешь. У тебя замечательная жизнь, у тебя замечательное будущее. Ты обеспечена, понимаешь. Не деньгами, а интересной работой. И никто тебя никогда с этой работы не выгонит, потому что ты там хозяйка. Вот в чем прелесть. Другие вот заканчивают вузы и думают, куда им устроиться, как пройти собеседование, как удержаться в коллективе. А у тебя иная проблема, у тебя коллектив должен думать, как удержаться при тебе. Смешно сказал?
— Не смешно, — пригорюнилась девушка. — Ты ничего в жизни не понимаешь. Ты милый, хороший, но глупый! Ты думаешь, что женщине это нужно? Женщина рождена для другой жизни, чтобы ее любили, а не боялись, чтобы вызывать восхищение, а не трудовое рвение. Ты вот, глядя на меня, что испытываешь?
— Я? — замялся Веня, чувствуя, что мысли в его голове как-то сами по себе расползаются. Удерживать их вместе удавалось уже с трудом. — Я не знаю, — признался он.
— Как? — возмутилась Юля. — Ты смотришь на меня и не знаешь, что я у тебя вызываю? А кто мне недавно говорил… нет, убежда-ал! Что я красивая, милая, добрая и еще какая-то, ну, в общем, хорошая.
— Я! — храбро признался Веня, ощутив вдруг, что лицо Юли оказалось очень близко от него. — Я всегда это говорил и могу повторить снова.
— Слова, вы все только произносите слова, а они ведь ничего не доказывают.
— Как не доказывают? А Глеб? Он ведь говорит, что любит тебя! И ты не веришь его словам? Думаешь, он врет?