Ты просто кукушка!
Возникает картинка счастливой семьи в новогодний вечер в Сальтшёбадене. София видит, как Лассе пьет вместе с Микаэлем.
Убив Лассе, ты подцепила Микаэля. Ты что, не помнишь? Телефонные каталоги, которые ты разбросала по полу, чтобы выдать это за самоубийство. Веревка оказалась слишком короткой, разве не так?
Откуда-то издали слышно, как Самуэль возвращается из ванной, и София смутно видит, что он садится возле журнального столика. Он открывает пакет с едой и начинает есть, а она молча наблюдает за ним.
Самуэль жадно пьет колу.
– Who у a talking to, lady? [70] – Он качает головой.
София встает и выходит в прихожую.
– Eat and shut up [71] , – шипит она ему, но не может определить, расслышал ли он ее слова, поскольку он не реагирует.
В висящем над столом в прихожей зеркале она видит собственное лицо. Такое впечатление, будто одну сторону парализовало. София не узнает себя – настолько старой она выглядит.
– Какого черта, – бормочет она зеркальному отражению, приближается на шаг и улыбается, подносит палец ко рту и проводит им по переднему зубу, который сломался, когда она двадцать лет назад пыталась повеситься в номере гостиницы в Копенгагене.
Мимесис [72] .
Связь между ней самой и тем, что она видит, не вызывает сомнений.
Теперь она вспоминает все.
Тут снова звонит мобильный телефон.
Она смотрит на дисплей.
10:22.
– Бергман, – отвечает она.
– Виктория Бергман? Дочь Бенгта Бергмана?
Она заглядывает в гостиную. Снотворное уложило Самуэля на диван. Его глаза медленно двигаются в бессознательном состоянии.
– Да, все верно.
Мой отец Бенгт Бергман, думает София Цеттерлунд.
Я Виктория, София и все, что есть в промежутке.
Голос, задающий вопросы о ее отце, кажется ей знакомым, и она механически отвечает, но, положив трубку, совсем не помнит, что говорила.
Судорожно сжимая в руке телефон, она рассматривает Самуэля. У него так много на совести, и тем не менее он выглядит таким невинным, думает она, подходит к стеллажу и откидывает удерживающий его на месте крючок. Когда она открывает потайную дверь, в лицо ей ударяет спертый, затхлый воздух.
Гао сидит в углу, обхватив руками колени. Он щурится на врывающийся в дверь свет. Все под контролем. Она выходит, устанавливает на место стеллаж и начинает раздеваться. Наскоро приняв душ, она заматывается в большое красное полотенце и на несколько минут устраивает сквозняк, чтобы проветрить квартиру. Затем зажигает фимиам, наливает себе бокал вина и садится на диван рядом с Самуэлем. Он глубоко и размеренно дышит, она начинает осторожно гладить его по голове.
Он не виноват ни в одной из совершенных им мерзостей в бытность мальчиком-солдатом в Сьерра-Леоне, думает она. Он просто жертва, поскольку не имеет представления о том, что творил.
Его намерения были чистыми, без примеси ненависти или зависти.
Те же чувства двигали и ею.
Солнце начинает садиться, за окном смеркается, и комнату окутывает тусклый сероватый свет. Самуэль шевелится, зевает и садится. Он смотрит на нее и улыбается своей ослепительной улыбкой. Она немного ослабляет полотенце и перемещается так, чтобы оказаться напротив него. Его взгляд устремляется вверх по ее икрам и под полотенце.
Тебе предоставлен свободный выбор, думает она. Либо ты поддашься своим инстинктам, либо станешь с ними бороться.
Выбор за тобой.
Она отвечает на его улыбку.
– Что это? – спрашивает она, показывая на его ожерелье. – Откуда оно у тебя?
Он с сияющим лицом снимает украшение и держит перед собой:
– Evidence of big stuff [73] .
Она изображает восхищение и, когда наклоняется вперед, чтобы рассмотреть ожерелье поближе, замечает, что он смотрит на ее грудь.
– И что же ты сделал, чтобы заслужить такую замечательную вещь?
Она отклоняется назад, еще больше подтягивая полотенце так, чтобы он видел, что на ней нет трусов. Он сглатывает и придвигается поближе.
– Killed a monkey [74] .
Он улыбается и кладет руку на ее обнаженное бедро.
Поскольку его взгляд прикован к другому, он не видит, как она достает молоток, который все время держала спрятанным под подушкой.
“Можно ли быть злым, если не чувствуешь вины?” – думает она, со всей силы ударяя Самуэля молотком в правый глаз.
Или чувство вины является предпосылкой злобы?
София Цеттерлунд кладет трубку задаваясь вопросом: что же произошло?
Жанетт сказала, что им надо поговорить. Ее голос звучал оживленно, она сообщила, что в деле Самуэля Баи появились новые факты.
О чем это Жанетт надо с ней поговорить? Может, она что-нибудь узнала?
София волнуется.
Чувствует себя зажатой в угол.
Неужели кто-нибудь видел ее вместе с Самуэлем?
София заходит в гостиную и видит, что стеллаж стоит на своем месте. В темной комнате теперь остался только Гао, а с ним никаких проблем.
Вернувшись в прихожую, она проверяет макияж, берет сумочку и выходит на улицу. Фолькунгагатан, четыре квартала и уже метро. Слишком короткая прогулка, чтобы успеть все взвесить.
Чтобы передумать.
К голосу Виктории она уже привыкла, а головная боль кажется по-прежнему новой, скребущейся о лоб изнутри.
Чем ближе она подходит к зданию полиции, тем неувереннее себя чувствует, но Виктория будто бы подталкивает ее вперед. Говорит ей, что она должна делать.
По одной ноге за раз. Одну перед другой. Повтори движение. Переход. Остановись. Посмотри налево, направо и снова налево.
В здании полиции София Цеттерлунд отмечается у дежурного, и после небольшой проверки ее пропускают к лифтам.
Открой дверь. Иди прямо.
После нескольких минут ожидания перед ней возникает сияющая Жанетт.
– Как хорошо, что ты смогла прийти так скоро, – говорит она, когда они вдвоем едут на лифте. Она гладит Софию по плечу. – Я много думала о тебе и обрадовалась, когда у меня появился повод тебе позвонить.