Утром, когда она встала, в доме уже никого не было. Пегги ушла в свой универмаг, Джимми отправился крутить баранку, а Джерри потопал в школу. Синьора снова поехала по вчерашнему адресу. Вчера вечером ей не удалось увидеть мать, так, может, получится сегодня утром? А потом можно продолжить поиски работы.
Она снова устроилась на знакомой уже скамейке, но теперь ей не пришлось долго ждать. К номеру 23 подъехало маленькое авто, и из него вылезла грузная матрона с туго затянутыми в пучок рыжими волосами. Глубоко выдохнув, Синьора узнала в ней свою младшую сестру Риту. Она выглядела такой солидной и пожилой, а ведь ей, должно быть, всего сорок шесть! Когда Синьора уехала, Рите было двадцать лет, и, разумеется, за все эти годы она не удосужилась прислать сестре свою фотокарточку — так же, как и написать хотя бы одно теплое, дружеское письмо. Синьора не должна об этом забывать. Сестры начали ей писать, лишь когда перед ними встала дилемма: либо пожертвовать комфортом привычной жизни, либо все же вступить в переписку с сумасшедшей, опозорившей себя тем, что поехала на Сицилию вслед за женатым мужчиной.
Лицо у Риты было напряженное и злое. Она напомнила Синьоре мать Габриэллы — маленькую сердитую женщину, колючие глазки которой, казалось, видели кругом одни только недостатки. Все в Аннунциате шептались, что у нее расстроены нервы.
Неужели это ее сестра? Эта тетка с жирными плечами и ногами, обутыми в слишком тесные туфли, которая делает дюжину маленьких шажков, когда хватило бы четырех? Синьора, затаив дыхание, смотрела на Риту из-за дерева. Дверца машины осталась открытой. Значит, она приехала, чтобы забрать маму. От волнения Синьора зябко обхватила себя руками. Если Рита выглядит такой старой, на что же похожа мать?
Она вспомнила стариков Аннунциаты. Маленькие, сгорбленные, они сидели в сквере, опершись на свои палочки, и смотрели на прохожих. Когда мимо проходила Синьора, они всегда улыбались ей и изредка прикасались к ее платью, чтобы поближе рассмотреть вышивку. «Bella bellissima» [18] — говорили они.
Мать Синьоры ничем их не напоминала. Хорошо сохранившаяся женщина семидесяти семи лет, в коричневом платье, поверх которого был такого же цвета кардиган. Волосы ее, как всегда, были стянуты узлом, вышедшим из моды еще до Второй мировой войны. На это, кстати, обращал внимание даже Марио. «Твоя мама выглядела бы красивее, если бы не стягивала волосы так сильно», — говорил он.
Подумать только, в то время мать была не намного старше, чем Синьора сейчас! Такая твердая, такая несгибаемая, она поддерживала религиозные принципы мужа, в которые сама не слишком-то верила. Если бы только мама с такой же твердостью встала на сторону Синьоры, все могло бы сложиться иначе! Тогда связь между ними не оборвалась бы на четверть века, и, конечно, Синьора приехала бы, чтобы ухаживать за своими престарелыми родителями — пусть даже в деревню, на их маленькую ферму, жизнь на которой всем им так опостылела. Но теперь?..
Синьора видела, как напряглась Рита, когда на пороге дома появилась их мать. Они находились на расстоянии всего в несколько метров от Синьоры, и, окликни она их, ее бы сразу услышали.
— Иду-иду, — ворчливо проговорила мать. — И нечего меня подгонять. Сама когда-нибудь старой станешь.
Обе женщины явно не испытывали никакого удовольствия от того, что увиделись. Мать даже не поблагодарила дочь за то, что та отвезет ее в больницу к старику мужу, да и его самого, судя по всему, обе не очень-то хотели повидать.
Сегодня, видимо, очередь Риты выступать в качестве извозчика, решила Синьора. Завтра будет очередь Хелен, а потом — невесток. Эти принудительные обязанности, очевидно, уже стояли у женщин поперек горла. Неудивительно, что они так страстно желали возвращения из Италии своей сумасшедшей родственницы.
Машина поехала по улице, увозя двух женщин, сидящих прямо, как манекены, и не разговаривающих друг с другом.
Наблюдая эту безрадостную картину, Синьора удивлялась самой себе. Каким образом она научилась любить, родившись и прожив столько лет в семье, где любить не умел никто?
Высоко подняв голову, Синьора пошла к автобусной остановке. Теперь ей все было ясно: она не будет испытывать ни сожалений, ни вины.
Остаток дня прошел так же бесплодно, как и вчерашний вечер. Работу Синьора так и не нашла, но, тем не менее, запретила себе впадать в уныние по этому поводу. Автобус привез ее на набережную Лиффи, и она пошла вдоль реки, высматривая глазами кафе, в котором работала Сьюзи. Вот и оно!
Увидев ее, девушка улыбнулась.
— У вас все-таки получилось! Мама сказала мне, что на них прямо с неба свалилась жиличка.
— Да, все сложилось просто замечательно. Я хотела поблагодарить тебя.
— Ничего особо замечательного тут нет, но хорошо хоть, что у вас появилась крыша над головой.
— Из окна твоей комнаты видны горы.
— Ага, и еще — пустошь, которая только и ждет, чтобы на ней понастроили уродливых коробок. Кстати, они думают, что вы были монашкой. Это правда?
— Нет, ничего подобного. Боюсь, что, скорее, наоборот.
— Мама еще сказала, что у вас погиб муж.
— Да, в известном смысле это правда.
— В известном смысле — умер, или что?
— Нет, я хотела сказать, что в известном смысле он был мне мужем, но я не вижу смысла подробно объяснять это твоей маме.
— Конечно, не надо! С какой стати! — фыркнула Сьюзи и налила Синьоре чашку кофе. — За счет заведения, — шепнула она.
Синьора улыбнулась самой себе. Если она и дальше будет правильно разыгрывать карты, то скоро сможет есть и пить на дармовщину во всех заведениях Дублина.
— Я делаю успехи, — сказала она Сьюзи. — Вчера меня уже бесплатно накормили в «Квентине», а теперь угощаешь ты.
— «Квентин»… Вот где я хотела бы работать, — призналась девушка. — Я оделась бы во все черное и была бы там единственной женщиной, помимо миссис Бреннан.
— Ты знаешь миссис Бреннан?
— А кто ж ее не знает! Ведь она — живая легенда! Я мечтаю поработать у нее года три, научиться всему, что знает она, а потом открыть свое собственное заведение.
Синьора с завистью вздохнула. Как это здорово — мечтать, а не слоняться по городу, пытаясь наняться посудомойкой и всюду получая отказы!
— Скажи мне, Сьюзи, почему я нигде не могу найти работу? Ведь я не претендую ни на что особенное и готова работать хоть уборщицей, хоть судомойкой. Чем я их не устраиваю? Может, я слишком стара?
Сьюзи задумчиво прикусила губу.
— Дело, наверное, в том, что вы слишком интеллигентно выглядите для той работы, которую просите. Как, впрочем, и для дома моих родителей. А люди от этого испытывают неловкость. Им это кажется странным, а странных людей всегда опасаются.