Олаф поднес к губам руку Карен Веласкес и поцеловал, но при этом пристально смотрел на меня. Она и не заметила — просто улыбалась и чуть ли не таяла от удовольствия.
— Ты красавица, и мне не терпится с тобой увидеться, как только освобожусь.
— Позвони мне, — ответила она, сияя.
— Я тебя найду, — сказал он с улыбкой.
— Давайте по машинам наконец, работа ждет, — сказал Бернардо и замахал руками, изображая загонщика, направляя нас к парковке. Женщина крикнула Олафу:
— Позвони мне!
Он помахал ей рукой, но с лица исчезали и флирт, и веселье. Когда мы садились в машину, его лицо уже было прежним, если не считать бороды.
Я набрала воздуху, но меня опередил Бернардо:
— Ты знаешь условие, Олаф. Если ты будешь тешить свое хобби на американской земле, потеряешь все. Значок, обе работы, вообще все. И Эдуард тебя убьет, так что действительно все.
— Постарается убить, — поправил Олаф.
Я пропустила эти слова мимо ушей. Это реплику Олаф должен был подать, как и я должна была бы на его месте. Нельзя признавать ничье абсолютное превосходство, даже Эдуарда. Но эти детали сделки с Олафом были для меня новы.
— Так что не только ты, я и Эдуард знаем, кто он такой?
— Кое-кто еще, да, — ответил Бернардо. — Но все это держится на согласии Олафа свои инстинкты серийного убийцы здесь не применять.
Я глянула на Олафа:
— Наверное, ты очень хорошо умеешь делать что-то, им нужное.
— Я много что умею делать хорошо.
Он сказал это почти без интонации, и если бы я такое услышала от другого, восприняла бы как намек на флирт, но Олаф зря ни с кем не флиртует — только со своими жертвами, очевидно. Если ты ему нравишься по-настоящему, то настоящее и видишь. Обычно мне это в мужчинах нравится, но так как настоящее — это сексуальный садист, маньяк и серийный убийца, то получается несколько сомнительный плюс. Лестно, поскольку я наверняка видела его истинной сути больше, чем любая женщина, и чертовски страшно. Лестно и страшно — Олаф во всём такой.
— Верю, — сказала я совершенно серьезно.
— Правда?
Он посмотрел на меня, будто видя насквозь — или пытаясь увидеть.
— Да.
— Тебе было неприятно видеть меня с той женщиной.
— Ты мне дал увидеть, что ты хочешь с ней сделать, Олаф. Естественно, мне это было неприятно.
— Нам обоим, — добавил Бернардо.
Олаф поднял глаза, и я думала, он смотрит на Бернардо, пока он не сказал:
— А вот тебе было наплевать. Правда, Ник?
— Правда.
Я обернулась к Ники, который стоял совсем рядом со мной, лицо спокойное, как обычно.
— Вы друг друга знаете?
— Вроде того, — ответил Ники.
— Да, — сказал Олаф.
Я посмотрела на одного, на другого.
— Так, рассказывайте. Откуда вы друг друга знаете?
— Наверное, всем остальным стоило бы отойти в сторонку.
— Зачем? — спросила я.
— Чтобы с чистой совестью сказать, что ничего не слышали, — пояснил Ники.
— Что?
Бернардо похлопал Лисандро по плечу.
— Давай, пусть поговорят.
Лисандро оглядел нас одного за другим, потом посмотрел на меня.
— Ты мне сказала дать вам поговорить. Я дам, но потому только, что Ники с вами. С маршалом Джеффрисом я бы тебя наедине не оставил.
Олаф посмотрел на него долгим взглядом:
— Ты сделаешь то, что скажет тебе Анита. Я это уже видел.
Лисандро покачал головой:
— И я тебя видел. С тобой я ее наедине не оставлю, даже если Анита мне прикажет.
Я попыталась что-то сказать, но Лисандро повернулся ко мне и покачал головой:
— Анита, мы все считаем, что тебя нельзя с ним оставлять.
— А меня уже и не спрашивают?
— Нет.
— Он тебя не уважает, — сказал Олаф.
— Я уважаю Аниту, но тебе, — он ткнул пальцем в возвышавшегося над ним Олафа, — с нашей начальницей быть наедине не разрешено.
— Если она правда командует, то ей решать, с кем ей оставаться наедине.
— Не в этом вопросе.
Олаф посмотрел на меня:
— И ты ему разрешишь собой управлять?
Вопрос-ловушка. Если я отвечу, что есть мужчина, который мною «управляет», это меня может перевести из подружек серийного убийцы в жертву серийного убийцы. Как ни беспокойно, что он думает обо мне как о возможной подруге, но это лучше, чем если будет просто считать меня мясом. Переходить в извращенных фантазиях из первой категории во вторую мне не хотелось никак.
— Лисандро мною не управляет, и никто не управляет, но если ты не заметил: Эдуард тоже не оставляет меня наедине с тобой.
Олаф нахмурился:
— Но если бы ты хотела со мной остаться наедине, он бы разрешил.
— А, я понял. — Бернардо снова встал почти между нами. Мы посмотрели на него. Он сказал: — Нет, Эдуард бы не разрешил. Он мне дал прямой приказ: если вы двое окажетесь наедине и что-нибудь случится плохое, он меня убьет.
При этих словах он улыбнулся, но глаза остались серьезными. Перспектива его не радовала.
— Ты не опекун мне, Бернардо, — сказала я.
— Я знаю, но это не важно, потому что Эдуард говорил серьезно.
— Я с ним поговорю.
Он пожал плечами:
— Можешь попробовать. Но если этот вот шкаф тебя действительно убьет, то Эдуард, когда убьет его, перебьет нас всех. Меня — потому что обещал, а остальных — потому что они твои телохранители и не должны были такого допустить. Он всех нас убьет, Анита, так что сделай нам одолжение: не погибай, ладно?
На это я даже не знала, что сказать.
— Я большая девочка, я могу о себе позаботиться.
— Можешь, конечно, — ответил Бернардо, — но горевать Эдуард будет неимоверно. Это будет ему очень, очень тяжело, а люди его склада стараются сделать все, чтобы такое горе не повторилось. И свое горе он распространит на всех нас — не потому что мы это допустили, а чтобы себя занять, отвлечься от страдания.
— Ты о чем вообще?
— Если он обвинит твою охрану и будет должен всех их убить и меня в придачу, на это уйдет время, и есть шанс, что мы его убьем до того, как он перебьет всех. Я отлично умею выживать и убивать, и твои ребята тоже это чертовски хорошо умеют. Даже для Эдуарда задача очень непростая, учитывая, что мы будем предупреждены.
— Так что перебить вас всех — это даст ему цель, работу, отвлечение от переживаний.