– Ты должен убить ее, – говорила Вильда брату. – Я видела сомнения в твоих глазах. Ее тело свело тебя с ума. Убей ее и избавься от этой связи.
Монсон не возражал. Вильда Монсон говорила, что нужно убраться в доме, не оставлять следов. До утра еще есть время.
– А потом мы отправимся за твоей шлюхой, – сказала Вильда брату. – Она не нужна тебе. Она не нужна нам. Никто не нужен.
Гудэхи ждал, пока не услышал все, что ему нужно, затем спустился в подвал. Монсоны ничего не знали о древних, но древний стоял перед ними. И древний был зол. Молча, затратив минимум сил и движений, он оторвал охотникам головы. Кровь брызнула на кирпичные стены. Гудэхи заметил черный пакет у дальней стены, собрал в него трофеи и отправился к Раде.
– Я пришел не для того, чтобы убить тебя, – сказал он, бросив пакет на кровать. Головы брата и сестры Монсон вывалились на голубые простыни, пялясь в пустоту мертвыми глазами.
– Господи! – прошептала Рада.
– Они хотели убить и тебя, – сказал Гудэхи.
– Я знаю. – Рада пыталась не смотреть в глаза Монсона, но не могла. Они притягивали ее взгляд. Эти горящие глаза на мертвецки бледном лице. Она почему-то вспомнила минуты их близости. Во время кульминации Монсон всегда краснел, наливался кровью, словно спелый помидор. Теперь лишь только мертвецкая бледность. – Я любила его, – прошептала Рада.
– Он был охотником, – тихо сказал Гудэхи.
– Я знаю.
– Есть и другие. – Гудэхи ждал, изучая Раду. Она потеряла много крови. Ее глаза застилала пелена тумана. – Тебе нужна кровь древнего, – сказал Гудэхи, закатывая рукав на правой руке.
– У меня есть Клодиу, – качнула головой Рада. Имя сородича вызвало раздражение у Гудэхи, но он оценил верность.
– Ты должна предупредить остальных слуг об охотниках.
– Эти охотники ничего не знают о древних.
– Но они готовы убивать вас – наших слуг. На востоке, на западе, в Старом Свете…
– Хочешь, чтобы мы начали охоту на них?
– Хочу, чтобы вы были готовы к встрече с ними. – Гудэхи долго и внимательно смотрел Раде в глаза. Она хотела спросить его о Мэйтал, но так и не решилась.
Потом он ушел, оставив отрубленные головы брата и сестры. Рада хотела подняться, избавиться от трофеев, но раненая рука не слушалась, висела плетью вдоль туловища. Да и сил не было. Поэтому Рада снова легла в кровать.
Теперь закрыть глаза, увидеть сон о детстве в Болгарии, где Рада и ее мать окружены тенями в своем шатком, ненадежном доме. И шанса на спасение нет. Тени сожрут их. Сожрут весь мир. Рада пытается кричать, но вместо этого из горла вырывается лишь стон. Тени подбираются к ее ногам. Плоть растворяется в их телах-пастях. Тело вспыхивает острой болью, но уже через мгновение приходит немота. Все заканчивается. Здесь, в этом доме в болгарских горах.
Когда Клодиу пришел несколько дней спустя в квартиру Рады, она уже едва дышала. Рана на предплечье гноилась, началась лихорадка, и в комнате пахло медленной, мучительной смертью. Кровь Клодиу помогла Раде зацепиться за жизнь, но что-то темное и мрачное осталось в ее глазах.
– Зачем тебе это? – спросил Клодиу, показывая на начинавшие разлагаться головы в изножье кровати.
– Их принес Гудэхи.
– Кто?
– Неважно. – Рада поднялась с кровати. – Нужно будет избавиться от них. – Она ушла в ванную, скинула пропитавшуюся потом и кровью одежду, включила горячий душ.
Когда она вернулась в спальню, Клодиу уже ушел. Головы Монсонов остались. Клодиу словно понял, что ей сейчас нужно побыть одной. Сегодня, через неделю, через месяц. Что-то изменилось. Рада не знала, что послужило причиной. Может быть, смерть Монсона. Может быть, его предательство. Может быть, визит Гудэхи. Или убийство Мэйтал. И еще эти чужие мысли, которые она начала читать, глядя в глаза своей смерти. Чувство было такое, что нечто безвозвратно потеряно. Нечто хорошее. Нечто, что позволяло ей оставаться человеком.
Словно в тумане Рада прожила последовавшие несколько месяцев. Не помогло и приглашение Клодиу на балетную постановку, которую организовала на Бродвее Саша Вайнер. Шоу удалось на славу, но Рада не чувствовала ни радости, ни удовлетворения. В груди была пустота. Густая, тягучая.
Она сидела в первых рядах и почти не смотрела на игру актеров. Все это потеряло смысл. Рада не следила за тем, что происходит на сцене – она представляла, как черные тени окружают зрительный зал. Прожектора освещают сцену. Это единственный источник света. Тени избегают его, но в зале защиты нет. И тени, рожденные древними, лакомятся посетителями. Балетная труппа продолжает порхать по сцене, не замечая криков, не замечая пустоты, которая уже прожевала все живое в зале и принялась за стулья, полы. Вот заискрила проводка. Прожектора заморгали. Постановка замерла, но действо продолжилось. Тени добрались до труппы. Белые костюмы утонули в темноте, пустоте…
Рада очнулась, когда услышала аплодисменты. Клодиу стоял рядом с ней и хлопал, казалось, громче всех. Балет всегда увлекал его. Сейчас Рада завидовала ему. Сейчас она завидовала любым чувствам, которые можно испытывать в этом опустевшем мире. Когда они вышли на улицу и Клодиу поймал такси, она сказала, что ей нужно немного пройтись.
Вечер сгущался, медленно перетекая в ночь. Люди, как тараканы, сновали по театральному кварталу. На Таймс-сквер Рада встретила молодую золотоволосую пару. Они были так похожи, что их страстные поцелуи вызывали смущение у прохожих, которые невольно принимали их за брата и сестру. Эта пара напомнила Раде Вильду и Аллана Монсона, головы которых еще недавно лежали в изножье ее кровати.
Золотоволосая пара шла по Седьмой Авеню, и Рада, не особенно понимая почему, шла следом за ними. Шла так близко, что слышала их голоса. Девушка говорила, что мечтает стать актрисой. Парень смеялся и отпускал по этому поводу непристойные шутки. Она притворялась, что обижается, и демонстративно, в знак наказания, убирала его руку со своих ягодиц. Но все это было частью их веселья. На пересечении Седьмой Авеню и Сорок второй стрит они спустились в метро, проехали семь остановок и вышли на Кларк-стрит.
За полчаса, что они провели в метро, Рада насчитала восемнадцать поцелуев, девять анекдотов и четыре попытки блондина пробраться под блейзер своей девушки к ее груди, две из которых увенчались недолгим успехом. Рада не знала, почему считает все это, почему идет за этой парой. На Кларк-стрит она уже хотела поймать такси и вернуться домой, когда вдруг увидела, что пара сворачивает на Генри-стрит – улицу, которая находилась рядом с Пьерпонт-стрит, где стоял старый дом в викторианском стиле, в котором Вильда Монсон отрубила Мэйтал голову, а ее брат воткнул Раде в спину нож.
В груди что-то екнуло. Что-то вздрогнуло в этой заполнившей все тело и мысли пустоте. Рада замерла. Мимо проехало такси. Она махнула рукой, но сделала это уже слишком поздно. Пара, за которой пришла сюда Рада, скрылась за поворотом на Генри-стрит. Рада не слышала их голоса, но ей казалось, что она слышит обрывки их мыслей. Или же это были ее собственные мысли, ее воспоминания? Она словно бы видела все глазами Аллана Монсона и его сестры. Вот они так же, как и эта золотовласая пара, выходят из метро, вот идут по Генри-стрит, сворачивают на Пьерпонт-стрит. Старый викторианский дом продается. Они ждут, когда не будет свидетелей, затем Аллан разбивает окно в подвале, пробирается внутрь. Вильда следует за ним…