Тот же телепортационный зал с напольной разметкой, красные лампочки, широкое стекло, отделяющее зал от диспетчерской. За стеклом суетятся Терпелиус и его верные гоблины. Я вижу маленького ассистента – парнишка в смятении, мне стыдно. Они знают, им положено знать; тревожный сигнал приняли они, группу спасения отправляли тоже они; гоблины постоянно были на связи с Орловым, докладывали обстановку шефу.

Ужас.

На горбоносых лицах, кроме Терпелиуса и маленького ассистента, царит злорадство. «Доигрался, – думают гоблины, – не фиг было выпендриваться! Знай свое место, хоббит. Герой-ворюга!».

Я сидел на площадке, как в пустеющей ванной: люди, андроиды, техника, снаряжение – все это хлынуло к выходу; каждый член группы был чем-то занят, кто-то нес, другой помогал нести, третий командовал. Шестиногие роботы-носильщики, нагруженные генераторами, топали последними.

И остался Боббер в зале один, как соринка, глазеть на широкое стекло. Алекс вошел в диспетчерскую первым. Высокий командор смотрел на гоблинов сверху вниз. Приветливо кивнул Терпелиусу, пожал старшему руку. Будет ли хоть капля внимания в мой адрес? Одно-два слова. Кто-нибудь скажет, что Бобберу делать?

– Господин Боббер, – Терпелиус включил громкую связь с залом; я вздрогнул: голос жесткий, совсем другой. – Освободите площадку, готовится отправка очередной группы для ликвидации последствий вашей… (намеренно остановился, язва!) спецоперации.

За стеклом на меня глазели агенты-электронщики. Закончил Терпелиус так:

– Напоминаю, в зале не должно быть посторонних. Открываю наружные ворота. Прощайте.

Ворота начали медленно раздвигаться вверх и вниз, как пасть драконихи. Я отвернулся от диспетчерской, плечи мои тяжело опустились, хотел держать голову прямо, не вышло. Я брел в красном сиянии дежурных лампочек, а сзади вытягивалась одинокая тень. Вдруг по залу прокатился бодрый топот человеческой пары ног. Я обернулся.

Она.

Алина Сафина бежала за мной из диспетчерской. В других обстоятельствах я бы принял это за сон и радовался, но сейчас… Я знал, зачем она осталась – пожалеть бедного маленького хоббита. Алина играла роль воспитанной заботливой девочки, которую мама научила не выбрасывать таких, как я.

– Бобберчик, постой! – сказала она ласково. – Ты расстроился, да?

Не то слово! Но слова застревали в горле, я молчал.

– Да брось ты расстраиваться, малыш! Я сама такая была! – она улыбнулась, вспоминая. – Пожары, конечно, не устраивала, но за мной всегда нужен был глаз да глаз…

Да за такой красавицей присматривать одно удовольствие, и говорить не надо. Стыд и обида смешались у меня с ревностью. Я уставился в пол, избегая смотреть девушке в лицо, хотя из вежливости надо бы. Простые слова типа «да что ты, все нормально» или «спасибо за заботу», засели в груди, как партизаны.

– Ты же не станешь плакать, правда, Боббер? – осторожно спросила она, опасаясь, что именно рыданиями я и собираюсь заняться в ближайшие десять дней.

Я замотал головой и потопал к воротам, они полностью разъехались.

– Подожди! – девушка поймала меня за руку. – Давай пройдемся.

Мы вышли наружу, в тихий, чистый квартал, состоящий из тротуара, полосы для транспорта и двух гладких стен.

– Ты не расстраивайся, дружок! – сказала Алина. – Знаешь, приходи к нам в гости завтра часам к двенадцати, Алекс будет на совещании, а у меня в холодильнике пропадают два торта и килограмм ветчины. То есть они совершенно свежие, но никто их не ест, и я подумала, зачем добру пропадать, если в мире столько голодных маленьких хоббитов?

– Два торта и килограмм ветчины… – машинально повторил я.

– Два вкуснейших кремовых торта с шоколадной крошкой, орехами и бисквитами, – уточнила Алина, – и здоровенный кусок прекрасной французской ветчины восемнадцатого века!

Я сразу повеселел, но вид сохранял убитый.

– Значит, договорились? – она остановилась и присела возле меня, как мамочка.

Смотрю в носки, стесняюсь, начинаю краснеть и глупо улыбаться. Киваю, разворачиваюсь и бегу прочь. На губах только ее имя, в голове – дымящийся пальмовый лес, в носу – запах жареных бананов.

2. Хоббиты в голове

Вопросы лезли в голову, как хоббиты в столовку, то бишь все сразу, грубо толкаясь локтями и кусаясь. Почему меня так просто отпустили? Хотя чего гадать – на Базе любого можно найти, было бы желание; камер наблюдения и сканеров тут понатыкано мама не горюй. Захочет ли гном видеть меня и слушать? Вряд ли… я бы не захотел. Ну то, что из агентов вышибут, это и электроовце понятно.

Много ли народа знает о моих подвигах?

Эх, кому я голову морочу! После тепегёзов и разгрома лаборатории гоблины будут рассказывать о проделках Боббера на Комодо не то что по всей Базе, но и внучатам перед сном, а те – внучатам внучат и родственникам с других планет, и так на сто поколений и световых лет вперед, потому что я – хоббит, а они – гоблины, и не родился еще тот хоббит, который бы утер гоблину горбатый нос.

Я резко отвернулся к стене, делая вид, что разглядываю живот, дождался, пока проскочит стайка голодных соотечественников, и потопал дальше. На Базе вечерело, пришло время искусственных сумерек, и на фонарных столбах, сделанных под старину, с коваными завитушками и квадратными стеклами, замерцали тусклые огоньки. Квартал сменялся другим кварталом, я продолжал задавать себе вопросы и сам же себе отвечал.

Стоит ли сдавать форму в костюмерку?

Вряд ли. Юдааш наверняка в курсе, стало быть, ржач всем пошивочным цехом мне обеспечен, а если к веселью присоединится гоблин Раабан с его грубым юмором и рукоприкладством, то ничем хорошим мой визит не кончится. Кончится он плохо.

Знают ли хоббиты?

Не думаю. Хоббитов интересует всего две темы, ради которых они готовы остановиться и слушать то, что им говорят. Еда и кольца. Если у хоббита мордорский синдром, он готов слушать любую пургу, лишь бы в ней говорилось о круглых предметах.

Где Урман?

Вот кого надо увидеть в первую очередь. Во-первых, я обязан устроить этой ученой вобле хорошую взбучку, ведь в случившемся самое малое наполовину виноват он, а то и на сто процентов. Посудите сами, Ури начал психовать и разносить двор к едрене фене, поперся в сарай за топливом, взбаламутил соседей, что и привело к роковой подмене! Во-вторых, я за него беспокоился. Куда его потащили? Свихнулся он окончательно или это был приступ? А вдруг он вернулся и спалил свой двор и полквартала в придачу? Что если весь квартал? Если сарай рванет, База может сойти с орбиты.

Бабуля уже прибила Баламыча или просто выгнала? Надеюсь, прибила; просто выгнать было бы скучно и не в бабушкином это характере. Баламыч, конечно, тертый калач, если почувствует угрозу, сам сбежит. Своей крепкой головой он и дверь выломает, и в закрытое окно прорвется, а надо будет – и стену прошибет.