Иван еще не знал, что гладкая полоса аэродрома – это замерзшее озеро, снег на котором расчищали и уплотняли тракторными волокушами. В теплое время года взлетно-посадочная полоса располагалась на земле, покрытой бревнами. При взлете и посадке самолет колотило, как в истерике.
На их аэродроме Колежма, названном по одноименной деревне, базировалось несколько разных полков – их, 65-й ШАП, 80-й бомбардировочный и отдельная разведывательная авиаэскадрилья.
На первый боевой вылет эскадрилью новичков провожал на старте командир полка подполковник Андрей Никифорович Витрук.
Бомбить предполагалось немецко-финские укрепления на одной из сопок, штурмовать траншеи. Ведущим летел старший штурман полка – он великолепно знал местность.
Облачность была низкой, но, собственно, здесь зимой всегда так. Это обстоятельство немного облегчало задачу, невелика была вероятность нападения немецких истребителей. В Карелии против нашей авиации действовал пятый воздушный флот люфтваффе. Вместе с немцами на немецких «мессерах» летали финны, только опознавательные знаки были другие.
Еще перед вылетом Иван поговорил с механиком из старожилов.
– Новичок? – спросил тот, оглядев Ивана.
– Да, из эскадрильи «Илов».
– Понятно. Не побрезгуешь советом технаря?
– Если дельный, то почему бы и нет?
– Случится возвращаться в одиночку, ищи канал. Как пересечешь – наша земля.
Совет поставил Ивана в затруднение. С воздуха канал выглядит узкой ниткой, как автодорога. А если учесть зиму, когда на нем лед, так и вовсе проглядеть можно.
На Карельском фронте были свои особенности. На севере Финляндии располагались и действовали немецкие войска, на остальной территории – финны. Между ними была разграничительная линия – от Улеаборга на побережье Ботнического залива до Беломорска на побережье Белого моря. Сплошной линии фронта, как в других местах, тут не было. Боевые действия велись на пяти направлениях: мурманском, кандалакшском, кестельгском, ухтинском и ребольском. Зазоры между участками были большие, от 50 до 240 километров, где ни наших, ни немецких или финских войск не было. И не потому, что у финнов или немцев сил не хватало – сами условия местности диктовали расположение. В теплое время года болота, реки и речушки, а также многочисленные озера не давали прохода технике, людей заедал гнус и мошка. А зимой заснеженные сопки и тайга становились и вовсе неприступными.
Для наступления на Мурманск немцы доставили в район Нарвика вторую и третью горные (австрийские) дивизии. В Рованиеми из Норвегии перебросили дивизию СС «Норд». Туда же была доставлена 169-я немецкая пехотная дивизия. Немцы планировали выйти к Кировской железной дороге и для этой цели забрасывали многочисленные диверсионные группы. Наши же под давлением превосходящих сил противника отошли на линию старой государственной границы, где и оставались до сентября 1944 года.
Финнам местность была знакома, они действовали здесь в зимнюю войну 39/40 года. Еще летом с озера Оулуярви взлетели гидросамолеты «Хейнкель-115» и приводнились на Коньозере, в нашем тылу. Они высадили группу диверсантов восточнее Беломоро-Балтийского канала с целью взорвать шлюз.
Диверсионная группа финнов, кстати, переодетая в немецкую полевую форму, была уничтожена охраной канала. Но попытки повторялись с маниакальным упорством.
Еще 3 октября финны взяли Петрозаводск. Наши загодя эвакуировали из города население, вывезли оборудование предприятий. Но финны, взяв абсолютно пустой город, устроили в стране торжества. 3 ноября они взяли Кондопогу, а 7 декабря – Медвежьегорск. Самый большой их успех – захват участка Кировской железной дороги в 310 километрах от станции Свирь до станции Масельгская, шедшей с севера на юг, параллельно фронту. Больше успехов финская армия, мечтавшая захватить всю Карелию, не имела. Линия фронта застыла на месте до конца 1944 года, шли лишь упорные бои местного значения.
Держались развернутым пеленгом. Внизу мелькали заснеженные сопки, тайга, и очень редко – небольшие хутора. Дорог не было видно, войск – тоже. Разница со средней полосой России, где раньше воевал Иван, была значительной.
Иван вертел головой, пытаясь запомнить ориентиры, но их не было. Ни характерных изгибов рек – все они сейчас находились под снегом и льдом, ни заводских труб. Везде сплошной снег и режущая глаз белизна. Тут бы и черные очки не помешали – глаза поберечь.
Самолет ведущего вошел в пологое пике, и в наушниках раздалось:
– «Горбатые», работаем!
А где цель, непонятно. Ни пушек, ни танков или автоколонн не было видно. Куда целиться, где враг? И только когда бомбы ведущего самолета взорвались, взрывная волна сбросила снежный покров, и Иван, как и другие пилоты, увидел дот. Может быть, их было несколько, но этот был велик. Над камнями он возвышался незначительно, но наверняка имел несколько этажей, был весь из бетона и выглядел внушительно. Что для его толстых стен их бомбы-сотки? Сюда надобны бетонобойные бомбы по тысяче килограммов, но такой бомбовый груз «Ил-2» взять не мог, норма – четыреста. Если баки не заливать бензином полностью да разбег с хорошей взлетно-посадочной полосы, то можно было подвесить бомбу в пятьсот килограммов.
Тут же, после первых упавших бомб проявила себя финская оборона, огрызнулась малокалиберными «эрликонами» швейцарского производства. Швейцария была нейтральной страной и не примыкала ни к гитлеровской коалиции, ни к антигитлеровской, но оружие продавала обеим сторонам, исходя из принципа «деньги не пахнут».
Иван приметил позицию зенитной установки и отвернул от общего строя. Надо было подавить зенитку, иначе она наделает много бед.
Он вышел на курс, нащупал кнопку бомбосбрасывателя, перевел ее в положение «залп» и одним нажатием сбросил все четыре бомбы. Облегченный от смертоносного груза самолет «вспух».
Иван заложил вираж, полагая встать в общий строй и пройтись по траншеям пушечным огнем. Но снизу, из-за каменных валунов, прямо по брюху низколетящего самолета ударила очередь снарядов другой зенитной установки. Сквозь рев мотора Иван услышал, как рвутся снаряды на фюзеляже, почувствовал, как самолет затрясло.
Он обернулся оценить повреждения. Мама моя! От хвоста остались одни клочья. Самолет стал плохо слушаться рулей, но мотор тянул.
Иван стал «блинчиком» разворачиваться на восток. «Илы» еще штурмовали укрепления, а он вышел из боя. Хватит, хватит, он был уже на оккупированной территории. Но там хоть свои, русские и белорусы, они могли помочь куском хлеба или вареной картофелиной.
На панели приборов моргнула красная лампа. Иван обернулся: за штурмовиком тянулся черный след. Но огня еще не было. «Наверное, пробило масляный радиатор», – решил он. Теперь у него была одна надежда – на двигатель. Дотянет ли мотор, сдюжит ли? Ну еще два десятка километров – и можно прыгать с парашютом! Назад Иван уже не смотрел, только на приборную панель – указатель давления масла и скоростемер.