Город был вершиной этого искусного и ненавязчивого слияния. Впрочем, в понятиях Дарта, Лиловые Долины выглядели не городом, а обширной местностью вокруг полноводного озера; ручьи и реки, впадавшие в него со всех сторон, формировали улицы-долины, холмы и живописные нагромождения скал являлись водоразделами и в то же время жилищами – под ними таился лабиринт искусственных пещер, чьи входы открывались на террасы. Самые нижние из них служили берегами рек, а те, что повыше, расположенные в пять, шесть или семь ярусов, тонули в синих и голубых деревьях, в кустах с серебристой листвой, в травах и пепельно-серых лишайниках, светившихся по ночам. Их сияние и блеск, а также вечерняя мгла, клубившаяся над озером, меняли палитру цветов: синее превращалось в изумрудное, голубое – в зеленоватое, серое и серебристое принимали оттенок нефрита, и все вместе казалось лиловым, нереальным и сказочным, будто в стране эльфов и фей.
Из осторожных расспросов Дарт выяснил, что все поселения на Диске были такими же, а если и различались, то немного, с учетом физиологии и эстетических запросов разных рас. Несомненно, их возводили не для нынешних обитателей; Темные, Дети Элейхо, строили для себя и жили тут, а затем ушли, оставив своим наследникам подземные дворцы на берегах озер и рек, плодовые сады, деревья, дававшие кожу, ткань, клей, древесину и все остальное – вплоть до систем экологической очистки. В Лиловых Долинах этим занимались обитающие в озере существа, похожие на шерстистых жаб – всеядные, но, в отличие от водяных червей, претендовавшие только на отходы.
Жизнь в пещерных городах была удобна и привычна, и потому идея строительства жилищ казалась здесь нелепицей – точно такой же, как мысль об обработке почвы, посеве, жатве и сохранении урожая. Деревья росли и приносили плоды, не требуя забот; равным образом пещеры существовали всегда, издревле, и места в них хватало каждому. Их украшали тканями и меховыми коврами, меняли освещение и обстановку, приспосабливали под мастерские, лавки, жилища и кабачки – вот и все, не более и не менее. Что же касается строительства, то для обитателей планетоида этот термин означал иное; можно было построить корабль или плот, склеить пирогу или тачку для перевозки плодов, сложить печь для обжига глиняной посуды или приготовления яств.
Все это Дарт узнал в течение трех циклов, что заняла дорога к озеру. Главным образом, от Ренхо, сына почтенного Оити, местного старейшины. Ренхо был разговорчивым малым и, в силу родства со старейшиной, командовал одним из отрядов пограничной стражи. Полное его имя было, как это и положено у рами, слишком длинным и трудным для запоминания, так что Дарт окрестил его лейтенантом. На капитана Ренхо не тянул ввиду молодого возраста, а для сержанта казался слишком важной птицей, ибо, начальствуя над полусотней воинов, носил на шлеме три ярких пера. Шлем из витой раковины выглядел очень красивым, и столь же изящными были его синий кильт, украшенные перламутром сандалии и перевязь, а также сплетенная из серых перьев накидка. Этот наряд дополняли костяной кинжал и сумка с метательными снарядами – плоскими раковинами с остро заточенным краем. Люди Ренхо были экипированы поскромней, но их вооружение оказалось таким же – плюс деревянные наплечники, копья и увесистые палки с торчавшим на конце шипом харири, напоминавшие видом кирку.
Вскоре Дарт обнаружил, что медовый напиток делает Ренхо еще разговорчивей – особенно если им запивать будившие жажду блюда из рыбы, моллюсков и маринованных корнеплодов. Ближе к вечеру они уселись с этими яствами на баке, у резного форштевня, изображавшего похожего на Броката зверька, только раз в десять побольше и с пышным хвостом на месте задних лап. Моллюски, напоминавшие устриц, были превосходны, свежекопченая рыба таяла во рту, и все это, вместе с напитком, располагало к содержательной мужской беседе – к примеру, о нравах местных девушек и дам, которые – хвала Элейхо! – не отличались строгостью. Впрочем, Дарт хотел поговорить и на иные темы – о дорогах от озера к предгорьям, о городских порядках и пограничной страже, о власти старейшин и о том, проведена ли в Лиловых Долинах мобилизация ввиду предполагаемых схваток с тьяни.
Но не успел опустеть первый кувшин, как из шатра на корме выплыла Нерис – не в прежней скромной тунике, а в белых, роскошных, ниспадающих до палубы одеждах. Над ней, вероятно, потрудились служанки: волосы были расчесаны и перевиты жемчужными нитями, глаза подведены, над правой грудью голубел цветок, а за плечами колыхался палантин из серебристых перьев. Завидев ее, воины грохнули палками о наплечники, а Ренхо поспешно вскочил и тут же присел, раскинув в стороны руки.
Нерис поманила Дарта пальцем.
– Ты ослепительна, ма белле донна! – Он тоже поднялся и отвесил поклон. – Чего желает моя госпожа?
– Синее время, маргар!
Дарт почесал кончик носа. Идти в шатер ему совсем не улыбалось.
– Кстати о маргарах, светозарная… Как раз об этом мы толкуем с Ренхо. Важный разговор! Я поделюсь с ним опытом, и он, глядишь, захочет стать маргаром. Ты ведь сама говорила – где появляется один, там будет и другой, и третий.
– Я не достоин этой чести! Клянусь Предвечным, не достоин! – Ренхо присел еще ниже. – Кроме того, в Лиловых Долинах уже есть маргары, целых три – Глинт, Птоз и Джеб. – Тут он блеснул глазками в сторону Дарта. – Ты, Дважды Рожденный, будешь четвертым и, не сомневаюсь, самым искусным из всех.
– Чем больше маргаров, тем лучше, – заметил Дарт, похлопал его по спине, сел и протянул руку к кувшину.
– Уверяю тебя, четырех маргаров вполне достаточно, – взволновался Ренхо. – Пять – это уже слишком… Глинт, Птоз и Джеб могут подумать, что я покушаюсь на их наследственные права!
Одарив Ренхо ледяной улыбкой, Нерис взглянула на Дарта.
– Когда вы решите этот вопрос, ты можешь вернуться в шатер, Дважды Рожденный. Но не удивляйся, если я буду спать.
Она величественно повернулась, колыхнув серебристыми перьями, и исчезла.
– О женщины!.. – пробормотал Дарт. – Varium et mutabile semper femina! [2] Но все-таки мы обожаем эти прекрасные цветы Мироздания… Мы молимся на них, а они ревнуют нас к друзьям и пиву.
– Мы дарим им жизнь, а нашу они делают то сладкой, как плод ханифы, то горькой, как корень хрза, – поддержал его Ренхо. – Но, доблестный маргар, шира – не обычная женщина. Если б она избрала меня своим защитником и дарителем жизни… – Он облизнулся и разлил по кружкам медовый напиток. Впрочем, готовили его не из меда, а из сахаристой древесной смолки, напоминавшей цветом янтарь.
– Ты молод, и у тебя все впереди, – ободрил его Дарт. – А пока… Что ты там толковал про Глинта, Птоза и Джеба? И об их наследственных правах?
Но этот вопрос так и остался невыясненным – Ренхо хотелось послушать про великую битву между даннитами и тьяни, про сражение на берегу и в речных водах, про пылающие суда, блеск секир, полет копий, пролитую кровь – и, конечно, про подвиги доблестного маргара. Дарт принялся рассказывать, черпая вдохновение в новых и новых кувшинах, и не заметил, как их окружила толпа стражей границы и мореходов. Они ловили каждое его слово, взирали с восторгом на шпагу и кинжал, а в наиболее волнующих местах стучали палками о наплечники. Под этот дробный стук он и уснул, не завершив рассказа, и, не в пример другим ночам, сладко проспал до самого красного времени. А когда проснулся, рядом уже стояли кувшины и громоздились на подносах плоды.