Иван Васильевич не мог запамятовать того, что когда-то Семен Ростовский отказался целовать крест на верность царевичу Дмитрию, а потом осмелился поддержать опального Владимира Старицкого, и только чудо позволило всему роду избежать царской опалы. Семен Ростовский рвал тогда на себе волосья, назывался «поганцем» и «псом смердящим», ссылался на природное малоумие; видно, не знавшее границ самоуничижение престарелого князя позволило молодому царю проявить великодушие и умерить справедливый гнев.
Князья Ростовские были сильны своей родовитостью, даже лишенные удела, оставались крепки. Как корневища огромного дуба, были они разлаписты и могучи, словно им принадлежало не только место, где громадиной возвышался необъятный ствол, но и поднебесная округа.
Не считаться с князьями Ростовскими — значило накликать на себя гнев не только древнейшего рода, но и многих великокняжеских фамилий, с коими они сплели единую крону, состоя в близком родстве.
Глянул милостиво Иван Васильевич на Ростовского князя, а от такого погляда у Владимира Семеновича кожа на спине пошла пупырышками. Не забыл ничего государь, помнил все до малейшей обиды: родной дядя Владимира Семеновича сносился с литовскими послами, а потом и вовсе перебежал в Ливонию вместе со всеми своими людьми. Видно, не мог простить Иван Васильевич Ростовским князьям их великую знатность, когда Ростово-Суздальские земли были куда знатнее самой Москвы.
Кони весело бежали по дороге, они застоялись в долгом ожидании государя и его гостей.
Загородный дворец остался по правую руку, а потом совсем спрятался за сосновым бором.
Кони промчались мимо.
— Слышал я о том, Владимир Семенович, что ты будто бы знал, что Марфа Васильевна была хворой, — вернулся к прежнему разговору государь.
Ростовский князь перепугался всерьез:
— Помилуй, Христа ради, государь! Не ведал я об этом. Наговор все это лихих людей на мою верность. Разве я посмел бы?! Если бы заприметил чего неладное в Марфе Васильевне, так сразу бы тебе поведал. Марфу Собакину я с колыбели знаю, не водилось за ней никакой болести! Бывало, как придешь к Собакиным, так она все резвится, как щенок. На месте усидеть не может, все юлой вертится. Разве такая девица может быть хворой?
Смолчал государь, а кони уводили царский поезд в неведомость.
Добрых пять верст проехали в тишине, а потом Иван Васильевич спросил:
— А знаешь ли ты, Владимир Семенович, куда мы направляемся?
— Мне ли, холопу, царскими делами интересоваться? Куда прикажешь, Иван Васильевич, туда и поеду. Мы люди подневольные, московским государям служим.
— Складно отвечаешь, Владимир Семенович, — улыбнулся Иван, — доволен я твоим ответом, а только мы ведь в гости едем. И угадай к кому?
— Не могу знать, Иван Васильевич, хочу только сказать тебе спасибо за честь, что с собой на веселье надумал взять.
— К тебе мы в гости едем, Владимир Семенович… Не ожидал?
— Не ожидал, государь.
— Что ты нахмурился, Владимир Семенович? Или, может, гостям ты не рад? Ох, князь, а все к себе зазывал, — печально укорил государь, — а как я пожелал появиться, так ты и сказать ничего не можешь. Приеду, а ты меня со двора выставишь, вот срам тогда будет для русского царя! — беззлобно улыбался Иван Васильевич.
— Да я рад, Иван Васильевич! Рад несказанно!..
— Хм…
— …Как же мне не радоваться своему государю?! Только неожиданно для меня твое появление.
— Ох, как разговорился, а я думал, что ты от новости совсем ошалел.
— Если бы ты меня предупредил, государь, я бы тебя как подобает встретил. Скоморохов, домрачеев бы привел. Снедь бы всякую невиданную на стол выставил! Повелел бы белуг отловить, кабаньи головы запечь, вина испанского у купцов прикупить… — стал перечислять Ростовский князь.
— Ну-ну! К чему такие хлопоты, князь Владимир? Подарок я хотел для тебя сделать, вижу, что мне это удалось. А в еде я неприхотливый, да ты и сам об этом знаешь. Что мне на стол подадут, то я и съедаю. С малолетства я к этому приучен… А в чем нужда имеется, так я обычно с собой вожу. Вон в санях все мое угощение!
Возничий понукал лошадей, которые уже свернули с Владимирского пути и торопились по накатанной просеке в удел князя Ростовского.
Малюта в разговор не встревал, сидел молча, и взъерошенный меховой воротник придавал ему сходство с сычом. Казалось, он смотрел вперед только для того, чтобы разглядеть спрятавшуюся на обочине мышь.
— А еще мне, Владимир Семенович, говорили о том, что будто бы ты вел разговор с другими князьями о том, что хочешь вернуть древние вотчинные земли, которые моими прадедами у твоих предков были выкуплены. Правда ли это?
— Помилуй, государь, наговор все это на меня! Пусть язык у того злодея отсохнет, кто на меня такую небылицу напустил! Видно, зависть их разбирает, глядя на мое богатое житье, вот они и шепчут в государские уши про меня всякое худое.
Владимир Семенович был несдержан в речах, на пирах частенько сбалтывал лишнего, и оставалось только удивляться тому, как он сумел дожить до седин, не сложив голову на плахе за охальные словеса. Князь Владимир мог проорать во всеуслышание, что желает познать саму царицу, что Москва — удел Ростовско-Суздальского княжества и что служить Ивану Васильевичу — это все равно что поклоняться сатане.
Порой до Ивана Васильевича доходила небывалая хула князя Ростовского, которой он щедро поливал головы всех московских князей, но царь относился к брани так же спокойно, как к безвредному чудачеству скоморохов. Ростовские князья всегда славились скудоумием, а на дурней взирать, так это только время зазря терять.
Догадываясь, что пьяная речь может обернуться для него большой бедой и что терпение самодержца не беспредельно, Владимир Семенович понемногу стал отдаляться от дворца, пока наконец, сославшись на немощь и хворь, не заперся в отчине совсем. Выбирался князь в Москву изредка — на похороны или на свадьбу или когда государь призывал на большой пир. Иногда Владимиру Семеновичу казалось, что царь совсем позабыл о своем недужном холопе — не посылал скороходов, не приглашал на торжества, даже не зазывал с собой на охоту, как бывало ранее, и тогда князь Владимир со своего глухого уголка с усмешкой посматривал на Стольную, где за последние годы сгинуло немало древних боярских родов.
Казалось, Иван Васильевич задался целью выкорчевать всех Рюриковичей, чтобы самому властвовать безраздельно и без оглядки на старших сородичей. Так примять их, чтобы поросль не пробилась.
Вот потому и затаился Ростовский князь, чтобы уцелеть в неравном споре с великим государем.
Жилось Владимиру Семеновичу вдали от московского двора привольно. В своей небольшой отчине он ощущал себя господином. Не спешил показываться на глаза своенравному государю, дворовым людям без конца наказывал распускать в Москве слухи о скорой кончине Ростовского князя, и Владимир Семенович принародно гоготал, думая о том, с каким нетерпением дожидаются многие бояре того дня, когда из его стареющего тела истечет жизнь.