В центре зала стоял огромный несгораемый шкаф, инкрустированный под орех. Около него чинно вели диалог на английском языке трое мужчин.
— Американцы, — пренебрежительно фыркали купцы, втайне гордясь тем, что в Париже русских коммерсантов принимают куда радушнее, чем деловитых янки.
— Господа, — из толпы вышел крупный мужчина, смахивающий на племенного жеребца. Он махнул рукой на несгораемый шкаф и не без пафоса произнес: — То, что вы видите перед собой, настоящее достижение науки. Над этим шедевром работали лучшие мастера из Америки, Германии и России. Я бы сказал, что это сплав американской прочности, немецкой расчетливости и русской изобретательности. На сегодняшний день невозможно встретить более надежных запоров, чем те, что вы изволите видеть. Мы настолько уверены в его надежности, что поместили в него триста тысяч рублей! Если кто-нибудь сумеет открыть сейф, тогда деньги достанутся ему. Не стесняйтесь, господа, подходите.
В толпе выделялось несколько людей явно не барского сословия. Их привычно было видеть у соборов, тонкими голосами выпрашивающих у прохожих копеечку на выпивку.
— Вот ты, господин, — указал толстяк на одного из них, — не сумел бы ты открыть наш сейф?
— Это, сударь, не по моей части, — честно отозвался малый. — Здесь смекалка нужна. Вот ежели ты попросишь за рублевку кому череп проломить, тогда милости просим на Хитровку, — слегка поклонился бродяга, вызвав невольные улыбки у стоящих рядом.
— Разрешите мне попробовать? — вызвался молодой шатен лет тридцати в светло-сером костюме.
— Разумеется, голубчик, пожалте! — подбодрил смельчака банкир Некрасов, стоящий рядом. — Не забывайте, здесь вас ожидает триста тысяч рублей.
Молодой человек извлек из кармана целый набор ключей и попеременно попробовал просунуть их в скважину. Присутствующие, вытянув шеи, с интересом наблюдали за потенциальным хозяином немалого состояния. Один ключ он все-таки сумел просунуть в скважину, чем вызвал в толпе вздох восхищения. Но дальше этого дело не продвинулось. Несмотря на все усилия, ключ не желал вращаться.
Минут через двадцать шатен отошел распаренный до красноты, под едкие насмешки собравшихся.
Вторым был старичок в потертом плаще, служившем, очевидно, ему не только простыней, но и одеялом. Старик готовился основательно. Он выгреб из карманов ворох отмычек и принялся пробовать поочередно каждую из них. Один раз даже показалось, что он сумел повернуть замок и тот обрадованно щелкнул, но дверца продолжала оставаться запертой. Еще минут через десять он аккуратно сложил отмычки в карман, дескать, пригодится еще, и сконфуженно смешался с толпой.
Потом подошел парень лет двадцати пяти. Он упорно ковырялся изогнутым шилом, но тоже оказался бессильным.
Еще был дядька лет пятидесяти, явно из купеческого сословия, видно, решивший подзаработать случаем.
Следующим был дедок лет семидесяти с набором ключей. Очевидно, он решил тряхнуть стариной и вспомнить кандальную молодость.
Желающие шли чередой, но все их старания были тщетны.
Матвей Некрасов стоял в сторонке и, картинно подбоченившись, пыхтел толстой сигарой.
— А вы уверены, что он все-таки придет?
— Уважаемый Матвей Егорович, вы, я вижу, совершенно не знаете людей такого типа, — усмехнулся Лесснер. — Наш визави очень сильный и азартный игрок и не упустит случая, чтобы поиграть с нами в кошки-мышки. Наверняка он топчется здесь где-то рядом. Вы на всякий случай присматривайтесь здесь ко всем, кто подходит к сейфу. Я уже переговорил с Аристовым, за всеми этими людьми будет установлено наблюдение.
— А если он все-таки откроет сейф?
— Это исключено, — отрицательно покачал головой Лесснер, провожая взглядом приятную брюнетку. — Тогда наше банковское дело действительно ничего не стоит.
— Давайте только на минуту предположим, что он все-таки откроет!
— Ну, — пожал плечами Георг Рудольфович, — тогда, конечно, ему придется эти деньги отдать. Но можете не сомневаться, что ближайшие двадцать лет он проведет в Тобольском остроге под усиленной охраной. А нас ждет, милейший, вполне заслуженный покой.
— Ну, дай Бог, — выдохнул Некрасов, с любопытством наблюдая за толчеей вокруг несгораемого шкафа.
— Позвольте мне, господа, — пробрался вперед молодой мужчина с аккуратной бородкой и слегка рыжеватыми усами. — Может быть, у меня что-нибудь получится.
Он был одет со вкусом, даже, можно сказать, со щеголеватым изыском и очень смахивал на молодого повесу, большую часть времени проводившего на коврах в светских салонах в поисках богатой невесты. Взгляд у него был уверенный и смешливый. Так смотреть может только человек, чьи карманы обременены купюрами самого высокого достоинства. Некрасов усмехнулся, осмотрев веселого бездельника. Мужчина больше годился для того, чтобы в полутемной гостиной, где-нибудь за плотными портьерами, пощипывать дородных горничных.
Однако молодой человек извлек из кармана небольшой металлический прут с хитрым крючком на самом конце и уверенно воткнул его в скважину. В этот самый момент в противоположном конце зала раздался чей-то немилосердный крик:
— Грабят, господа!
Взгляд присутствующих был обращен в сторону нищего, который, крепко вцепившись руками в мужчину средних лет, орал во все горло:
— Да где же здесь справедливость, господа?! Где же справедливость, я вас спрашиваю?! Я цельный день на Александровском рынке просидел, все копеечку у милосердного люда выпрашивал, а этот бесчестный господин в карман нищему залез!
— Позвольте, господа! Да что же это такое творится! — пытался бедняга отцепиться от хищных рук нищего. — Какие такие карманы? Да знаете ли вы, милейший…
Нищий оказался напористым и с луженой глоткой. Он тряс дядьку за лацканы пиджака и не переставал стыдить:
— Да что же это делается-то, люди добрые! Куда же я теперь без копеечки подамся? Кто же меня, сиротинушку, на ночлег без грошика пустит? Что же это такое получается, добрые люди, прохода никакого не стало!
— А с виду-то человек приличный, — раздались из толпы осуждающие голоса. — Это надо же, нищему в карман залез! Да кто бы мог подумать, глядючи?
Пронзительно зазвучал свисток, и, решительно раздвинув уплотнившуюся толпу, прямо на нищего вышел городовой:
— Что здесь происходит?
— Ваше благородие, — подобострастно заговорил бродяга. — Я мухи никогда не обидел, все на заработок свой жил, что с базаров собирал. Немощный я, инвалид с детства, на труд не способен, — жалился он усердно. — Кто же смилостивится над сиротинушкой? Ваше благородие, вы бы у него мои копеечки забрали.
— Ишь ты! А чем докажешь, что денежки-то тебе принадлежат?
— У меня ведь и кошелек был, красной ленточкой повязан.
— А ну-ка, милейший, — обратился городовой к растерянному дядьке. — Документы прошу.