— Да, это скверно. Но при чем здесь, собственно, я?
— Сейчас объясню. Но прежде хочу сказать, что в моем лице вы имеете дело с ассоциацией банкиров. Нам известно, что для государя императора вы делаете шкатулки с цифровым механизмом.
— Предположим.
— Почему бы вам не сделать с часовым механизмом не шкатулку, а целый сейф!
— Вы это серьезно?
Арсеньев улыбнулся:
— Вам приходилось встречать хотя бы одного несерьезного банкира?
— Мне вообще не приходилось встречать банкиров, — недовольно буркнул Точилин. — Ни серьезных, ни развеселых.
— За свое изобретение вы получите семьдесят тысяч рублей, — улыбнулся Павел Сергеевич. — Наверняка во время вашей работы будут какие-то дополнительные траты, мы это учитываем, и поэтому не собираемся ограничивать вас в средствах, приобретайте все, что нужно вам для работы. Даже более того, мы рекомендуем составить вам список всего, что вам понадобится в процессе работы. Все нужное доставим в ближайшие часы, а расход компенсируем. Ну как, вам под силу подобная задача?
Точилин задумался глубоко. Он старательно, до красных пятен, растер пальцами лицо. Затем его рука скользнула к шее и с неослабевающим усердием принялась массировать затылок. Создавалось впечатление, что часовщика неожиданно охватил страшнейший зуд, однако это была всего лишь своеобразная манера размышлять. Работы было много, хуже всего было то, что субботний вояж в петушиный трактир придется отложить надолго и до позднего часа корпеть над чертежами.
— Хм, занятное дельце. Значит, семьдесят тысяч рублев?
— Если сейф получится такой, на который мы рассчитываем, то гонорар может возрасти до ста! — мягко поднажал Павел Сергеевич и, опережая закономерный вопрос, добавил: — С остальными банкирами я тоже переговорил, они не возражают, и от каждого из них, где будет установлен ваш сейф, вы получаете дополнительное вознаграждение!
— Хорошо, согласен.
— Вот и договорились. Когда мы будем иметь опытный образец?
Точилин задумался:
— Думаю, через месяц.
Павел Сергеевич отрицательно покачал головой:
— Нет, нам бы хотелось иметь опытный образец уже через десять дней… максимум две недели.
— Но позвольте!.. — попытался возмутиться Точилин.
— За исполнение заказа раньше установленного срока предусматривается дополнительное вознаграждение. Скажем… еще тридцать тысяч рублей вас устроит?
— Вполне.
— Вот и договорились.
Толстые темно-зеленые портьеры едва пропускали солнечный свет, и поэтому в комнате царил болотный полумрак. Несмотря на июльский зной, здесь было прохладно.
Лиза лежала на широкой кровати; легкое, соломенного цвета одеяло едва прикрывало ее мраморные бедра. Ей было хорошо. Царство полумрака было для нее таким же естественным, как для лесной лягушки прохладная вязкая тина.
— Уже уходишь? — спросила Елизавета, проследив взглядом за Савелием.
— Ты же знаешь, я бы с тобой никогда не расставался, если б не дела, — грустно улыбнулся Родионов.
Елизавета выгодно отличалась от большинства женщин своей броской внешностью. Такие фигуры, в образе античных статуй, можно было встретить только в роскошных садах императора Нерона. Девушка выглядела величественным осколком давно ушедшей эпохи.
— Савелий, а ты можешь все отложить и побыть со мной еще немного?
Савелий лениво потянулся за брюками. Важно показать, что одевается он нехотя и если бы не обязательства, что душат его похлеще удавки, так три дня кряду он не поднимался бы с надушенных простыней.
Кажется, получилось: он даже сумел добиться от Елизаветы понимающей улыбки.
— Не могу, голубка.
Так же нехотя Савелий взял со стула аккуратно сложенную рубашку и не спеша надел.
Елизавета совершенно не стеснялась своей наготы и своей непосредственностью напоминала ребенка очаровательного возраста. Но причина ее откровенности была в ином — Елизавета прекрасно осознавала, что идеально сложена. А прятать изысканные формы от взгляда любимого мужчины так же противоестественно, как носить золотое колье под суровой одеждой монахини.
— Отчего же? — Елизавета кротко улыбнулась.
Савелий готов был биться об заклад, что в Смольном институте, кроме чистописания и правил хорошего тона, барышни проходят весьма подробный курс искусства обольщения.
— Плутовка! Ты же прекрасно знаешь: как только я подойду к тебе поближе, ты снова разожжешь в моей душе пожар. И опять начнется все заново, а мне ведь надо выезжать.
— Господи! Что ж во мне такого, что я могу так вскружить тебе голову? — невинно поинтересовалась Елизавета. — Ведь я еще несмышленое дитя, а ты такой опытный мужчина.
Елизавета приподнялась, опершись рукой о подушку. Край покрывала слегка сполз, еще более обнажив покатое бедро. Савелий застегнул рубашку.
— Не сомневаюсь. В твоей невинности я убедился каких-то полчаса назад, — и, воскресив в памяти ее запрокинутую голову с полуоткрытым жадным ртом, невольно улыбнулся. Он как будто бы вновь почувствовал на своей груди страсть ее поцелуев. Однако он нашел в себе силы, чтобы застегнуть у самого ворота последнюю пуговицу. — Ты целомудренна, как пасхальное яйцо.
— Я же закончила институт благородных девиц, а там все такие барышни серьезные, и с малознакомыми мужчинами мы не встречаемся.
В жизни Савелия женщин было немало. Свой первый опыт любви он приобрел на задворках Хитрова рынка, когда тридцатилетняя торговка Клава подкараулила его у торговых рядов и, дыша ему в лицо запахом жареных семечек, замешанных на доброй порции сивухи, объявила:
— Истосковалась я по тебе, Савельюшка, так у меня кровь в жилах застывает.
От бабьего откровения у Савелия пересохло в горле, но противиться опытным рукам Савелий не пожелал. А утром уже весь Хитров рынок знал о том, что Савелий получил первый урок любви.
Елизавета выгодно отличалась от всех женщин, которых ему доводилось знать раньше: красива, образованна, умна. Савелий не раз ловил себя на мысли, что мог бы жениться именно на ней. В конце концов, что еще нужно мужчине для счастья? Любящая жена и пара детишек, которые с криком: «Папа пришел!» — будут встречать у самого порога.
— Возможно, но с другими институтками мне встречаться не доводилось. Все-таки я вырос на Хитровке, а там свой контингент — бывшие шансонетки, нищенки.
Савелий застегнул запонки.
В это же самое время, как бы совсем нечаянно, Елизавета сбросила с себя краешек покрывала, обнажившись совсем.
Савелий улыбнулся. Похоже, что Елизавета не собиралась сдаваться и решила дать ему последний бой. Остановив свой взгляд на белых длинных ногах Елизаветы, Савелий улыбнулся еще шире — такому существенному аргументу трудно будет противопоставить что-либо.