Половые с хмурыми физиономиями с трудом отвоевывали у хлопотного клиента каждый вершок лестницы. На их лицах явственно прочитывалось: если бы не честь заведения, так они давно завели бы тощего мужичонку в глухую подворотню да выправили бы ему скверный характер увесистым обломком кирпича.
Мужчина не унимался и сиповатым голосом продолжал тревожить горожан на два квартала в округе:
— Это меня, коллежского советника! Потомственного дворянина! Да я жаловаться буду!
На потомственного дворянина дядька не походил, во всяком случае, Аристову не приходилось встречать дворян, у которых на каждой штанине по двенадцать заплаток.
— Господа, да что же это делается-то! — не сдавался коллежский советник. — Пришел я, понимаете ли, во всем новом, а что получил взамен? Обноски какого-то хитрованца! Да у меня только одни брюки пятнадцать рублей стоили! Я их купил в прошлом месяце у Патрикеева, а он уж понимает толк в европейской одежде.
Голос у дворянчика был противный и напоминал скрип иссохшихся половиц.
Старший банщик с порыжевшими усами, тряхнув изрядно дворянина за шиворот, назидательно забасил:
— Голь перекатная! Штаны у него украли! Ты, милейший, видел хоть раз настоящие штаны? Да ты всю жизнь ничего, кроме подштанников, и не носил!
— Да я жаловаться буду! — сотрясал лохмотьями дядька. — Да я к самому управляющему пойду. Да я до министра доберусь! У меня ведь и пиджачок был! А в нем сто рубликов имелось. Четыре двадцатипятирублевки, одна к одной.
Дюжие банщики оттеснили дворянчика в соседний квартал, где его голос звучал не столь уверенно, а потом, хрюкнув разок, и вовсе умолк. Похоже было, что половые, устав от назойливого клиента, накинули ему втихаря на шею полотенце и с радостью затянули.
Аристов обернулся. Дворянчик бодрой походкой, размахивая во все стороны лохмотьями, торопился в сторону набережной.
Из дверей бани, крепко припадая на правую ногу, вышел хозяин. Аристов знал, что хромоту он получил в то самое время, когда был банным вором. Били его всей баней, а потом, раздетого донага, выбросили на мороз. Хозяин баньки Еникей Охабень смотрел на происшедшее почти с академическим спокойствием. Виданное ли дело — ногу покалечили! — с таким нелегким ремеслом можно было и без головы остаться.
Встретившись взглядом с Аристовым, Еникей любезно улыбнулся, и Григорий Васильевич всерьез стал думать о том, что был узнан прежним вором. Но Еникей уже потерял интерес к Григорию Васильевичу, видно, распознав в нем чиновника средней руки, — и любезно встречал следующего посетителя.
В бане было опрятно. Двое дюжих половых, засучив рукава, терпеливо отдраивали огромное темное пятно на белом мраморе.
Аристов разделся, сдал одежду банщику — краснощекому мужчине лет сорока, цветущему и неимоверно важному. Привязав жетончик к руке и надев резиновые тапки, пошлепал неторопливо в парилку.
— Господа, сжальтесь, помилосердствуйте! — услышал Аристов чей-то пронзительный голос.
В противоположном конце зала трое половых волочили голого парня лет двадцати пяти. Тот яростно вырывался, не желал идти, цеплялся руками за дверные ручки, за ящики с одеждой, но половые безжалостно рвали его пальцы и тащили к самому выходу.
Рядом с ними, прикрыв срамное место длинным белым полотенцем, вертелся низенький высохший старичок. Своим видом он напоминал злобную болонку, намеревавшуюся принять участие в завязавшейся потасовке, и сейчас только выискивал случай, чтобы побольнее цапнуть попавшегося за икру.
— Здесь их целая шайка, господа! — размахивал он руками. — Один ворует, другой на стреме стоит! Полюбуйтесь, господа! Вот он вор и есть!
Посетители безучастно наблюдали за банным вором, поближе пододвигая к себе свои котомки.
— А у меня ведь, господа, в кармане двадцать пять рублей лежало. И еще один билет на ипподром! Я и глазом не успел моргнуть, а он, гаденыш, за номерок мой взялся.
Половые приволокли вора к огромной деревянной колонке, подпирающей сводчатый потолок. Стянули ему руки бечевой, а потом один из половых — рыжебородый и пучеглазый, — картинно поклонившись, произнес:
— Банного вора, господа, поймали. Извиняйте за беспокойство и зла на нас не держите. А коли кому из вас досаждали воры хотя бы единожды, милости прошу! — Он вытащил из-за голенища сапог увесистый кнут и положил его рядышком на тумбочку. — Накажите его, как душе угодно.
После чего половые привязали вора к колонне и не спеша удалились по своим банным делам.
— Двадцать пять рублев захотел! — орал старичок в самое лицо вору. — Двадцать пять рублев захотел?! Будут теперь тебе деньжищи!
Он поднял с тумбочки кнут и, примерившись к бокам древком, сжав зубы, четырежды наказал вора.
— Будешь теперича знать. — Он осторожно положил кнут на место. — Я, господа, всю жизнь в эту баньку хожу. Меня здесь каждый половой да банщик знает. Кто бы мог подумать, что на мой номерок такой супостат позариться может. — И неожиданно подобревшим голосом обратился к банному вору: — Что же ты, милок, на чужое добро позарился. Ай, нехорошо! Ай, нехорошо! — Он еще раз посмотрел на плеть, сиротливо лежавшую на белой простыночке, видно соображая, а не закрепить ли праведное слово очередной порцией тумаков, и, решив, что наказал достаточно, торжествующей походкой отошел к своему шкафчику.
Плеть не скучала. Мужики, громыхая лейками, останавливались у колонны, где был привязан банный вор, и, отставив в сторону на минуту мочала, прикладывались кнутом к мосластому телу воришки, вспоминая свои прежние неприятные банные приключения.
Иной раз в зал заглядывал Охабень. Угрюмо посмотрев на вора, он с лаской обращался к посетителям:
— Не извольте беспокоиться, господа. Все ваши вещички будут в целости. Мы тут и без полиции разберемся. А кто на банных воров зло имеет, так милости просим, кнут к вашим услугам.
Лицо Еникея не потеряло плутоватости даже с возрастом. Глядя на разбойный прищур хозяина баньки, его легко можно было представить у деревянной колонны со связанными за спиной руками.
Григорий Васильевич распахнул дверь. В лицо ударил тяжелый пар с едким запахом мыла и стираных вещей. Голые мужики с понурым видом осмотрели вошедшего, совсем не подозревая о том, что в дворянской бане изъявил желание попариться главный московский сыщик.
Создавалось впечатление, что он оказался в эпицентре ада — вокруг клубился пар, раздавался треск камней, откуда-то сверху слышались приглушенные разговоры, как будто прилетевшие ангелы решили посмотреть на муки грешников.
Когда глаза попривыкли к влажному пару, Аристов разглядел четверых мужчин. Самые обыкновенные физиономии. Даже при очень богатом воображении невозможно было представить за их ссутулившимися плечами парочку-другую крыльев. А то, что он принял сначала за шуршание хитона, было не что иное, как шипение кипящей воды.
Над потолком цветастыми облаками было развешано белье, что свидетельствовало о том, что даже чертям не чужда чистая одежда.