– Так вот, дядя, эти маленькие значки – это иконки. Совсем как у тебя в музее, только маленькие, – усмехнулся Шимон. – Адрес Каролины я внес тебе в адресную книжку, – сообщил он, подавая ему визитку, лежавшую рядом с монитором.
Когда они спустились вниз, Ася все еще была в зале икон. После отъезда ребят Марцин закрыл музей и побежал к себе в кабинет. Он нашел в столе старую тетрадку, вывел печатными буквами на обложке «Интернет» и записал все, что сумел запомнить из объяснений Шимона. Было уже за полночь, когда он начал писать свой первый в жизни е-мейл.
Дорогая Каролина!
Если это письмо (а можно назвать это письмом???) выйдет за пределы экрана моего монитора и дойдет до тебя каким-то магическим путем, начинающимся с задней стенки моего компьютера и продолжающимся сквозь отверстие в стене музея, то обязательно сообщи мне об этом. Я ведь тут провел несколько часов, чтобы получить возможность задать тебе этот вопрос. И знаешь что? Это были радостные часы.
Шимон показал мне в Интернете лошадей! Их там столько, что даже не знаю, с чего начать.
Надеюсь, что у тебя в Варшаве все хорошо.
Мои тебе самые сердечные пожелания.
Дядя Марцин (тот, что из Бичиц).
По пути домой он чувствовал, что этой ночью в его жизни что-то изменилось. Он включил приемник. Музыка. Инстинктивно Марцин протянул руку, чтобы выключить. «Нет, сегодня не стану…» – подумал он. Сегодня ему хотелось послушать музыку.
Было еще темно, когда его разбудил бой часов в маминой комнате. Такого в последние месяцы с ним не случалось. Он попытался снова заснуть. Не удалось. Ехать в музей было рано. Он выключил будильник, встал, прошел в кухню, поставил кипятиться чайник. Издалека долетал лай собак. Он выглянул в окно. В предутренней серости чернели горы. Он вышел из дому. Холод окончательно прогнал сон. И вдруг он услышал приглушенный голос, доносящийся со двора. Через несколько секунд он понял, откуда этот голос.
Он забыл выключить приемник в машине!
Музыка. Он ночью слушал музыку.
Марцин улыбнулся. Вернувшись в дом, он достал с дверного косяка ключ. В чулане под стопкой книжек и старых журналов нашел радиоприемник, который после смерти матери положил в картонную коробку и вынес. До сих пор ему не нужно было радио, поскольку оно могло нарушить унылую тишину его утр. Его нервировали бы жизнерадостные голоса дикторов, которые непонятно почему убеждали всех, что начинается новый счастливый день. Бесила бы реклама всего того, в чем он никогда не будет испытывать потребности. Раздражала бы музыка. И вот теперь он почувствовал, что ему снова хочется слушать музыку. Да, хочется со вчерашней ночи. Он поставил приемник на буфет в кухне.
Музыка…
Начинало светать. Он взял с ночной тумбочки тетрадку с надписью «Интернет», сел со стаканом чая за стол и стал читать.
В этот день в музей он пришел раньше всех. Взбежав по лестнице к себе в кабинет, он сбросил на стол куртку и включил компьютер. Он разочарованно смотрел на экран. Каролина не ответила. Увидев лежащую рядом с пультом визитку, он набрал варшавский номер племянницы.
– Добрый день, Каролина, – произнес он, как только на другом конце провода подняли трубку. – Ты получила…
Мужской голос прервал его:
– Каролина сегодня возвращается из Нью-Йорка. В офисе будет только после полудня. Передать ей что-нибудь?
– Передать? Нет, нет, не надо… ничего важного. Извините. До свидания.
Марцин повесил трубку, стыдясь своего нетерпения. В этот момент в дверь постучали.
– Войдите! – крикнул он.
На пороге стояла пани Мира, хранительница музея. По ее лицу было видно, что она нервничает.
– Пан директор, простите, что вторгаюсь, но я только хотела спросить, все ли в порядке…
Он удивленно взглянул на нее:
– Разумеется, все в порядке. А почему вы об этом спрашиваете?
– Вы никогда так рано не приходили в музей, а кроме того… – Она покраснела. – Сигнализация в зале икон была выключена. Я не знаю, что случилось. Вчера, уходя домой, я включила ее, а сегодня она выключена.
Он почувствовал себя как маленький мальчик, пойманный на вранье. Повернувшись к экрану компьютера, чтобы она не могла видеть его лица, он сказал:
– Видимо, я забыл включить. Вчера ночью я заходил в этот зал. И, наверное, по рассеянности… вы понимаете, как это иногда бывает… забыл снова включить.
– Да? Это вы? А я так испугалась. Проверила все экспонаты. Ничего не пропало. Но я хотела убедиться. Я тоже иногда любуюсь нашими иконами ночью, когда их освещает только свет из холла. Правда ведь, они тогда совершенно другие? – Она подошла ближе и встала у него за спиной. Он почувствовал запах ее духов.
– Да. Вы правы… они… да, совершенно другие, – тихо произнес он.
Она положила на стол обернутую в пленку общую тетрадь.
– Я нашла это на батарее у входа в зал икон. Наверное, вы ее вчера ночью там положили и забыли взять.
Это не моя, – сказал он. – Вчера я показывал иконы племяннику и его знакомой. Видимо, это она по рассеянности забыла. Большое спасибо. Буду вам безмерно благодарен, если все это останется между нами.
Вдруг он обратил внимание, что пани Мира сегодня не в сером костюме, как обычно. Сейчас на ней оливковый рабочий халат гораздо выше колен. Волосы она заколола узлом. И выглядела совершенно по-другому. Оказывается, у нее длинная, стройная шея. Ему всегда нравилось, когда Марта так закалывала волосы.
– Вы что, проводите сегодня ежемесячную инвентаризацию? – поинтересовался он, глядя на халат.
– Нет. Вы забыли? – Она рассмеялась. – Мы же сегодня отправляем иконы в Гданьск. Упаковываем их с паном Романом в ящики. Машина будет около двенадцати. – Она положила к нему на стол документ. – Вы можете подписать сопроводительный протокол?
Марцин смутился. Она второй раз за несколько минут поймала его на рассеянности.
– Ну конечно… разумеется. Несколько дней назад мне звонили, – пытался он скрыть замешательство.
Он подписал не читая. Возвращая документ пани Мире, он сказал:
– Вам надо чаще закалывать волосы узлом.
Она покраснела. Взяла у него протокол, положила в скоросшиватель и молча вышла.
Марцин выключил компьютер и убран общую тетрадь к себе в сумку. Он решил, что вечером позвонит Шимону и скажет про нее. Затем он спустился вниз. В зале икон стояли под окнами небольшие деревянные ящики с номерами, нанесенными белой краской. Когда он вошел, хранительница улыбнулась ему.
К полудню все иконы были упакованы. На стенах остались темные пыльные прямоугольники. А когда к концу рабочего дня машина из Гданьска выехала за ворота музея, Марцин постучался в дверь хранительницы и спросил:
– Пани Мира, мог бы я выпить у вас… – на миг он замолк в нерешительности, – с вами чаю?