Соболевский и Извеков уже ушли вперед, и Лене ничего не оставалось, как теряться в догадках — Антонине не хватало только перекинутой через плечо черно-бурой лисы, чтобы предстать в Ленином воображении эдакой смесью Ренаты Литвиновой и красоток конца двадцатых годов из американских приключений Дживса и Вустера. Интересно, кто эта женщина? Неужели простой эксперт? — гадала Лена.
Косой пробор, туго затянутый пучок светлых волос на затылке, ярко-красная помада, высоченные каблуки туфель с ремешком а-ля Мэри Джейн, темно-серый костюм в тонкую полоску, сигарета в агатовом мундштуке — тяжелая артиллерия санитарки Тони хоть была нацелена не на Лену, но произвела на нее большое впечатление.
— Какие дамочки тут в экспертизе ходят. — Лена вспомнила свое вчерашнее выпускное платье, еще так недавно казавшееся ей очень симпатичным, и вздохнула. Хорошо, что я сегодня в джинсах и свитере. По крайней мере, меня не будут сравнивать с этой красоткой. Лена подумала, что ей в жизни не повторить танцующую походку прекрасной незнакомки. К тому же выстоять на холодном кафельном полу секционной восемь часов на каблуках — нет, этот подвиг ей тоже не по силам. У Лены всплыл в памяти взгляд Игоря Владимировича. Она бы голову дала на отсечение, что он зашел к ним на кафедру не только поговорить с Рябинкиным. Снова румянец обдал ее щеки. Ну тут уж как бог даст. Все равно всех красавиц на свете обойти невозможно…
Рябинкин вежливо постучал и, не дожидаясь ответа, отворил дверь кабинета Хачмамедова, пропустил вперед себя Лену. Лена внутренне подобралась, приготовившись к официальной церемонии знакомства. Но никакой церемонии на самом деле не состоялось. Хачмамедов окинул Лену равнодушным взглядом и ничего не сказал.
— Владимир Александрович, двое ваших экспертов совмещают у нас на кафедре… — начал Рябинкин.
— Ну? — перебил его Хачмамедов. Он сидел за своим столом по обыкновению красный, к вечеру уже усталый и раздраженный, и, как всегда, поводил плечами и шеей. На Рябинкина он вообще не смотрел, а смотрел в окно.
— Для сохранения равновесия было бы справедливо, если бы вы, в свою очередь, разрешили совмещать у вас в Бюро мне и ассистенту нашей кафедры Крыловой. Вот, познакомьтесь, это — Елена Николаевна.
Хачмамедов повернул к ним голову, но не сделал никаких попыток поприветствовать Лену.
— Мои-то парни понятно почему у тебя совмещают, — нос у Хачека подергался, будто он хотел чихнуть. — У тебя на кафедре людей нет. А вот почему я должен тебя в совместители брать? Да еще не одного, а с ассистенткой? У меня людей как раз хватает. — И он впервые взглянул на Лену. Причем она не прочитала одобрения в его взгляде.
— Потому что во время занятий мы вскрываем со студентами, — пояснил Рябинкин. — Таким образом, выполняем работу вместо ваших сотрудников.
— Не хочешь, не вскрывай, — Хачмамедов вытащил из кармана марлевую салфетку и очистил ею нос.
— Если мы не будем вскрывать, студенты не будут иметь представления о судебной медицине. На пальцах предмет объяснить нельзя.
Лена удивлялась, почему Петя говорит так спокойно.
— А это ваши институтские дела. Они меня не волнуют. — Хачек тоже пока не орал. — Вы тут все ученые, кандидаты наук, не меньше, ты вон даже, я слышал, докторскую замутил, — Хачек выкатил на Петю красные глаза, — вы и решайте, как вы будете студентов учить. Надо вам секционные занятия — так и быть, мы вам отдаем трупы. И не забывайте, что я не требую с вас денег за аренду секционной, работу санитаров и так далее, тому подобное…
— Да как вы можете? — тихо сказала Лена. — Насколько я поняла, секционные занятия со студентами намного облегчат работу вашим сотрудникам. А вам жалко отдать какую-то несчастную ставку, хотя работу мы будем выполнять на две или даже на три?
— А мне вовсе не надо, чтобы кто-то облегчал работу моим сотрудникам, — Хачмамедов с усмешкой смотрел на Лену. — К тому же от ваших студентов одна только грязь и шум, да вдобавок в прошлом году у меня эти обормоты шапку сперли. Почему я должен на вашу кафедру ставку Бюро отдавать?
Лена опять открыла рот, но Петр Сергеевич незаметно толкнул ее локтем.
— Потому что вы знаете, что под моим руковод-ством все секционные случаи будут выполнены без всяких нареканий и в соответствии со всеми требованиями науки. — Голос у Пети был по-прежнему негромким, но Лена заметила, что глаза у него тоже засверкали. — Потому что на наши занятия вы сможете переваливать все самые скучные, трудные, невыгодные случаи. И потому что я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы мои сотрудники и ваши эксперты жили в полном мире и согласии. А вы бы смогли использовать кафедральную площадку для ведения научной работы, для организации конференций, методических совещаний, всего того, что, насколько я знаю, никогда раньше не делалось — ни в Бюро, ни на кафедре. И я всегда обеспечу вам полную поддержку.
При этих словах Хачек ухмыльнулся.
— Поддержку, говоришь? — И в его взгляде Лене показалось что-то зловещее. — Ну-ну!
Они все замолчали. Хам! Хоть бы сесть предложил, подумалось Лене.
— Когда у тебя начало занятий? — Хачек сжал свои огромные кулаки, как бы подтверждая этим, что решение принято.
— Завтра.
Хачек еще помолчал, покрутил шеей, подумал.
— Ладно, пишите заявления. Дам полставки тебе и четверть ставки твоей… этой… — он кивком указал на Лену.
— Крылова. Елена Николаевна, — сказал Петя. — Но только нужно полставки мне и полставки Елене.
— Я же сказал — четверть! — пристукнул по столу кулаком Хачек.
— Либо поровну, либо никак. Количество групп у нас с Еленой будет равное, и, значит, ставки у нас должны быть тоже одинаковые.
Хачек теперь уже с интересом, искоса, в его особенной устрашающей манере стал разглядывать их обоих. Лене даже показалось, что усы у него тихонько зашевелились.
— По справедливости, значит, хочешь? Свобода, равенство, братство… — Хачмамедов откровенно издевался.
Петя устало сказал:
— Хочу, Владимир Александрович. Заявления о совмещении по полставки принесет вам Людмила Васильевна через полчаса.
— Хитрый какой…
— Так нам всем будет лучше. — Петя снова открыл перед Леной дверь, и они вышли. Лена поймала себя на мысли, что впервые в жизни при знакомстве она ни разу не улыбнулась.
* * *
Антонина топала по асфальтовой дорожке через тополиный парк, курила и размышляла, сколько еще может продолжаться такая ее жизнь? Деньги у нее были. Работала она много, с родственниками своих «клиентов», так она называла своих умерших подопечных, найти общий язык она умела прекрасно. С Хачеком она тоже делилась, как и Клавдия, ее мать, поэтому с работой было все в порядке. Угнетала Антонину ее несостоявшаяся в социальном плане значимость.
Конечно, кем она могла вырасти, при том что отец ее тоже работал, как он сам выражался, «по покойницкому делу»? Отец у Антонины делал гробы на заказ. А мать — далеко за пределами Бюро известная дебоширка и алкоголичка. Пока отец работал, он еще держал Клавку в руках. Но его сгубила тяга к спиртному, а Клавку — к любовникам. Клавдия по молодости сильно слаба была на передок, не то что Антонина — кремень по этой части. Хотя, несмотря на «кремень», учиться Тоня перестала с шестого класса. В тринадцать лет называли ее уже «девушкой». В четырнадцать — приглашали в ресторан. И она ходила. Наблюдала «рэсторанную» жизнь — рыночных торговцев с юга, перевалочников из Китая, проводников из Средней Азии. Спустя немного стали появляться в обеденных залах парикмахерши из вновь открываемых салонов, «бизнес-леди» — хозяйки магазинов и магазинчиков, торгово-закупочных баз и крошечных «компаний». Как раз эти дамы нравились Антонине больше всего, но к тому времени, когда она стала это понимать, преодолеть рубеж седьмого класса по той же математике стало для нее уже недоступно. Свидетельство о восьмилетнем образовании Клавка сама принесла ей домой — у директора школы как раз кто-то умер, а на довольно робкий вопрос Антонины, не пойти ли ей учиться в какой-нибудь «колледж», мать рассмеялась пьяным, хриплым смехом.