— Дорогой мой, пускай не тянет. — Белла Львовна выпустила кольцами дым в потолок. — Это дело не ваше и не мое. Мы не можем брать на себя функцию высших сфер. Я надеюсь, вы понимаете, Сашенька, что я не имею в виду органы правосудия. Этот неизвестный нам с вами человек… — Она постучала скрюченным пальчиком по стеклышку препарата, и стук ее розового ноготка напомнил Саше стук клюва синички по деревянной морозной доске кормушки, которая висела у них в общем с мамой доме на кухне за окном, когда он еще был маленьким. — Этот неизвестный человек все-таки умер от длительного действия низкой температуры. У него, попросту говоря, остановилось сердце — и за это я могу ручаться головой, ногами, всем, чем угодно, даже самой моей дорогой вещью — вот этой палкой с набалдашником. Почему он оказался лежащим без движения на земле — это, по сути, вопрос дополнительный. Мы с вами можем достоверно сказать еще только, что с момента нанесения ему ран до смерти прошло несколько часов. Что именно этот человек делал в течение этого времени, где он находился, кто его туда завел, положил, бросил — пусть рыщет следователь.
— А малокровие? Мог он потерять возможность передвигаться от потери крови? — не сдавался Саша.
Белла Львовна задумалась. Она долго думала и молчала. Потом снова поудобнее подвинулась на своем троне и бросила на предметное стекло микроскопа несколько препаратов. Быстро их снова пересмотрела. Потом пожевала губами, почесала кончик горбатого носа, будто не решаясь что-то сказать. Затем вздохнула и произнесла:
— Вы, деточка, умненький мальчик. Вам на словах скажу, но добавлять в заключение ничего не буду. Конечно, вот, например, печень. В этом препарате она участками малокровна. В соседнем — не очень. И почка малокровна. То есть очаговое малокровие внутренних органов все-таки есть. И тем не менее это не главное. Сердце не малокровно. А вот мягкие ткани из области ран тоже малокровны — в тех участках, где нет кровоизлияний. Но смерть от общего малокровия при таком полном комплексе признаков переохлаждения, которые наблюдаются в той же почке, в легком и, самое главное, в сердце, — перекрывает твою гипотезу об остром малокровии.
— Но по крайней мере они есть, уже хорошо, — без всякого энтузиазма уточнил Саша.
— Есть, — Беллочка снова пожевала губами. — На пять копеек. Но я понимаю, зачем ты их так настойчиво ищешь. Тебе надо объяснить, отчего этот человек был неподвижен. Но в этом случае ты должен подтвердить наружное кровотечение. Оно было?
— Оно должно было быть, — Саша пожал плечами. — По крайней мере из резаных ран. Но доказать, что оно действительно было, я пока не могу.
— Вот видишь, — Белла Львовна теперь уже сама прикурила новую сигарету от старой. — Мой тебе совет — держись диагноза о переохлаждении. Следователь пусть поступает как хочет, а ты стой на своем.
— Против вашего мнения не попрешь. — Саша встал. — Спасибо за консультацию, Белла Львовна. — Беллочка не ответила ему, только внимательно посмотрела в спину, прежде чем он закрыл дверь.
«Ушел. Как бы мне хотелось познакомиться с ним лет ну хотя бы сорок назад. А сегодня я разочаровала этого симпатичного молодого человека. Жаль». Она мечтательно улыбнулась, и глубокие морщинки собрались в уголках ее миндалевидных глаз и долго не расправлялись. Когда же она случайно подняла глаза к подоконнику, выражение ее лица тут же изменилось. Оно стало совершенно другим — веселым, живым и даже помолодело.
«Боже, какая красота! Я такой элегантной фиалки еще, пожалуй, никогда не видела! И когда только она расцвела? Вчера я еще ничего такого за ней не замечала… Или позавчера?»
Белла Львовна живо приподнялась, несколько раз поерзав, помогая себе руками, сдвинулась со своего трона и, довольно сильно хромая, но живо, устремилась к окну. И долго еще потом со всех сторон любовалась своей самой обыкновенной фиалкой, будто это было по меньшей мере девятое чудо света.
А Саша поплелся назад, к себе в танатологию.
* * *
Где же Людмила Васильевна держит сахар? Лена открыла одну дверцу шкафа, другую… Куда она его спрятала?
— Людмила Васильевна! — Ну надо же, куда-то ушла. Лена еще раз заглянула в пустую сахарницу. Где-то ведь лаборантка прячет коробку? Может быть, здесь?
Лена открыла еще одну дверцу, и под ноги ей выпали какие-то листы. Она машинально подобрала их, взгляд случайно упал на первую страницу. Судебно-гистологическое заключение. Крылов Николай Алексеевич, 48 лет. У Лены странно похолодело внутри. Имя — как у ее отца. Полное совпадение — и фамилия, и отчество… Что это? Это заключение эксперта-гистолога, исследовавшего кусочки внутренних органов. Бывает же такое… Она перевела взгляд на дату рождения. Что же это? И день рождения — как у отца. Она стала искать дату смерти. Внутри все похолодело. Как же так? Чтобы еще какой-то человек, с таким же именем, как у отца, родился и умер с ним в один день? Так не бывает. Во всяком случае, в их городе, в котором населения-то всего около миллиона… Значит, она сейчас держит в руках заключение о смерти ее отца? Но тогда почему это заключение читала Людмила Васильевна? Ведь именно эти бумаги она положила в шкаф, когда Лена вошла в комнату за микроскопом, Лена это точно помнит. Ей тогда еще пришло на ум сравнение со Штирлицем. Что Людмила Васильевна в них искала?
Лена скользила взглядом по строчкам вниз. Перевернула последнюю страницу. Судебно-гистологический диагноз: «Острая эмфизема и отек легкого… неравномерное кровенаполнение миокарда…» Вот заключение гистолога: «вышеперечисленные признаки соответствуют морфологической картине при утоплении в воде». Подпись. Косая закорючка и расшифровка — Б. Л. Маламуд. У Лены на лбу выступил пот. Как же так? Мама говорила, что у отца случился острый инфаркт миокарда. А здесь про инфаркт ни строчки…
Людмила Васильевна вошла в комнату, разговаривая по мобильному телефону.
— Что это такое? Где вы это взяли? — Лена даже не подумала скрываться. Узнать сейчас, узнать все, сразу, немедленно!
Людмила Васильевна осеклась, увидев документы в Лениных руках.
— Я перезвоню тебе… — сказала она рассеянно в трубку и вдруг нашлась: — Ну, вы же сами понесли в комнату микроскоп с препаратами! А это заключение гистолога как раз про утопление. Вот я и подумала, что, может быть, вы захотите студентам показать этот случай?
— Это заключение о смерти моего отца.
— Не может быть! — Людмила Васильевна очень искусно сделала удивленное лицо и даже отступила от Лены назад. Но вообще-то ей в самом деле стало очень неудобно. Людмила Васильевна была не злая женщина. Вот ведь как не вовремя вышла она из лаборантской! Надо было сразу отдать заключение назад, не оставлять в шкафу. Или даже прочитать прямо на месте, в гистологическом архиве. Вот ведь до чего доводит желание узнать все бабские сплетни!
— Извините, Елена Николаевна, я не знала… — Людмила Васильевна покраснела до корней волос своей высокой прически.
— Я возьму эти бумаги себе.
— Елена Николаевна, нельзя. Заключение надо вернуть в отделение гистологии… Ведь я же его взяла… только для занятия. Вы не подумайте…