— Нет, ты поедешь туда! Ты поедешь!
Значит, он все-таки посылает Игоря на осмотр. Какая глупость и какая жестокость. Поехать туда, чтобы увидеть труп женщины, которая тебя любила? Как это можно! Что этим Хачмамедов хочет добиться? Лена тоже остановилась напротив двери. Клавка не обратила на нее никакого внимания — жадно слушала, приставив ухо к дверной щели.
Вдруг тишину улицы прорезал настойчивый, повторяющийся автомобильный сигнал. Лена выглянула в окно. Благородно сияющая в единственном свете одинокого и неблизкого уличного фонаря бордовая машина с открытым верхом въезжала на стоянку. Кажется, это ведь Сашина машина? Лена что-то смутно припоминала… Они ведь выезжали вместе сегодня днем… Неужели он тоже уже знает?!
— Тонька приехала! — услышав сигнал, вскинулась Клавдия и выскочила на улицу. Лена видела в окно, как они с Антониной ходили возле машины, наклоняясь, трогали шины, включали и выключали дальний свет… Лена с облегчением подумала, что, видимо, ошиблась. Она даже представить себя не могла на Сашином месте.
Хачек все орал там, за дверью. Лене надоело, и она выглянула в приемную. Запрокинув голову на спинку скамейки, сидя спал Рябинкин, и его мотоциклетный шлем одиноко и беззащитно лежал рядом. И Петр Сергеевич вдруг показался Лене потерявшимся маленьким мальчиком. И ей стало на миг его жалко и тут же неудобно своей жалости, будто в ней была измена Игорю. Она вернулась в коридор и теперь уже открыто прильнула ухом к двери.
— Я на осмотр не поеду, — услышала она голос Соболевского в короткой паузе, когда Хачмамедов перестал орать, чтобы перевести дыхание. — И не потому, что боюсь кровавых мальчиков. Просто считаю это неуместным и недостойным памяти Инны.
Хачмамедов издевательски скривился:
— А когда ты ее трахал, здесь, в Бюро, вот в этой самой комнате, ты считал это уместным?
Лена отстранилась от щели. Ее внезапно стало подташнивать. В этой самой комнате… В которой она только что пыталась собрать старинные часы…
— Я ни в чем своей вины перед Инной не чувствую, — довольно громко, но внешне спокойно продолжал Игорь. — Я от мужа ее не уводил. Я ничего ей никогда не обещал. Ее уход был ее собственным решением. Мне жалко Сашу, но я ничего не мог поделать, Инна сама ушла из дома. И разговаривать с Сашей на эту тему я не собираюсь.
— Вот было бы хорошо, если бы он тебя убил! — вдруг как-то по-детски выкрикнул Хачмамедов. — Прямо здесь. За твоим долбаным столом. — Хачмамедов вдруг запрокинул голову и странно хрюкнул. — И если он тебя убьет, я тогда тебя с удовольствием вскрою! Сам! — Он хрюкнул еще раз, и Лена с удивлением поняла, что грозный начальник пытается сдержать сдавленный рык раненого зверя. Она побыстрее отбежала от внезапно раскрывшейся двери. Заведующий вышел в коридор и враскачку пошел к своему кабинету. Игорь появился в дверях следом за ним. Лену он не видел.
— Знаешь, Хачмамедов, ты напрасно тут сейчас теряешь передо мной свой благородный пыл. — Лена вдруг поняла, каким Игорь был в молодости — нервным, взрывным, непрощающим, а вовсе не таким спокойным и меланхоличным, как сейчас, когда она с ним познакомилась. — У Инны был хороший вкус! — крикнул он вслед Хачеку. — И сколько бы ты ни старался, Хачек, она бы с тобой все равно никогда не легла… Ни в кабинете, ни где-нибудь еще…
Хачмамедов на мгновение замер, будто бандитский нож попал ему между лопаток. Но это было только на мгновение.
— Я тебя урою, козел! — тихо, как бы про себя, пообещал, не оборачиваясь, Хачек. — Вот ты посмотришь, как я тебя урою!
Потом он повел по своей привычке шеей, встряхнул плечами и вошел в кабинет. Соболевский вышел дальше в коридор, увидел Лену.
— Петя где? — спросил он у нее, немного смутившись, сообразив, что она слышала весь разговор. Лена молчала, пораженная. Так вот оно что! Он и Хачмамедов! Оказывается, они — соперники! Но ведь они уже такие старые… Ну, ладно, Игорю — сорок пять, но ведь Хачеку уже за пятьдесят! И выходит, они оба любили одну женщину! Лена не чувствовала ревности, только жгучий интерес и еще какое-то не испытанное раньше чувство неудобства — оттого что влезла в тайну, в которой ей нет места. И знать которую ей не нужно. Совсем как с отцом. Зачем вообще ей нужно это все знать? Мать, оказывается, не любила отца… Игорь, оказывается, любил эту Инну Попову… Почему она вообще должна быть в курсе всех этих дел? Чтобы просто не быть страусом, прячущим голову в песок? Она ведь сама совсем недавно сказала, что правда — лучше всего…
И Лена вдруг вспомнила свою маму. Как она одна в халатике ходит по своей спальне, мажет на ночь лицо кремом, как читает журнал, как пьет сок, делает гимнастику… Мама… Странно как-то, но по возрасту ее мама Игорю почти ровесница. Конечно, постарше его, но моложе Хачмамедова — это точно. Даже странно думать о собственной маме как возможном предмете чьих-то притязаний. Мама права. Если бы она разошлась с отцом и стала бы встречаться с каким-то другим мужчиной, Лене это было бы ужасно неприятно. Конечно, мама еще молода и красива, но это совсем в не в том смысле, не как объект для чьей-то еще любви, кроме Лениной. И мамина молодость и красота все-таки кажутся Лене не совсем настоящими, а словно музейные экспонаты — хорошо сохранившимися.
Как все-таки велика разница между женщиной двадцати пяти лет и сорока пяти! В молодости сорок пять представляется исторической датой, и великая правда заключается в том, что время течет лишь в одну сторону. Когда-нибудь двадцатипятилетней женщине (и раньше, чем ожидается, как правило) тоже исполняется сорок пять… И забавно, что выставочными экспонатами представляются уже шестидесятипятилетние дамы.
А какая она была — Инна Попова? Лене вдруг очень захотелось увидеть эту женщину. Смерть в большинстве случаев уничтожает поводы для ревности. В этом ее хорошее качество — не для умершего, конечно.
Лена подняла глаза. Игорь стоял рядом с ней. Он смотрел на нее, но думал о своем.
— Он что, уехал?
Она поняла, что он спрашивает о Рябинкине. Как странно, что ей как-то не приходило в голову, что до встречи с ней у Игоря уже была своя длинная, неизвестная ей жизнь.
— Петр Сергеевич спит в приемной.
Игорь отошел, направился было в приемную, потом раздумал, вернулся к окну, облокотился на подоконник. На улице, напротив окна, стоял милицейский «Патриот». И водитель, и следователь с хаером — оба, казалось, спали. Вдруг следователь встряхнулся, медленно вылез из машины. Лена услышала, как последовательно хлопнули две двери — это он вошел сначала в приемную, а потом в кабинет к Хачеку.
Соболевский вздохнул, посмотрел на часы. Время шло, а на осмотр никто не ехал.
— Я не могу… — тихо сказала Лена, хотя никто с ней не говорил об этом. — Я еще не умею…
— Тебя никто и не пошлет. Он, наверное, попросит Рябинкина. Не думаю, что поедет сам.
Лена промолчала. Подумала, что попросит Петю взять ее с собой.
Соболевский осторожно положил руку ей на плечо.