Маша выпрямилась и вытерла слезы. Горе сменилось гневом при мысли об Илюшине. «Ты, самодовольный жлоб, – сказала бы она Макару, если бы могла дозваться его, – пожалей его хотя бы сейчас! Ты в жизни его не жалел, ты вообще никого не жалел, потому что ты бездушное чудовище! Но хватит, хватит уже издеваться над нами!»
Ветер высушил влагу на ее щеках. Маша чувствовала себя совершенно опустошенной, как будто с потоком слез из нее вылились все чувства, оставив после себя только слабую горечь. Вдалеке нарастало гудение, и, не поворачиваясь, она знала, что это моторка, привезшая из городка Сергея, капитана и боцмана.
Загудело совсем близко, будто к кораблю подлетал огромный шмель. Маша перевела дыхание и обернулась.
На носу моторной лодки стоял ее муж, а рядом с ним, плечом к плечу, Макар Илюшин.
Несколько секунд Маша смотрела на них обоих без всяких мыслей. А затем ее накрыло четкое, неумолимое осознание того, что она сошла с ума. Сумасшествие к ней пришло крепкое, качественное: без размытых призраков, теней и ускользающих голосов. Макар Илюшин в ее видениях был живой, сильно исхудавший, в драной серой футболке, лохматый и небритый, и одна скула у него обгорела на солнце до красных волдырей, а другая почему-то нет.
Маша покачнулась, попыталась ухватиться за борт… Но все вокруг потемнело и пропало: сначала Макар, потом бригантина, а после и она сама.
– …Машка! Ну, Машка же!
Запах нашатыря выстрелил ей в мозг. Темнота начала стремительно расчищаться.
– Приходит в себя, – послышался смутно знакомый голос. Кажется, это был корабельный доктор. – Ты, мужик, в другой раз предупреждай супругу заранее о таких сюрпризах.
– Это был первый и последний, – тихо сказал кто-то из угла.
– А ты вообще молчи! – раздался рык Бабкина. – От тебя всего можно ожидать. Сначала чуть сам не сдох, теперь чуть жену мне не угробил.
– С вами, молодой человек, мне бы тоже разобраться поподробнее, – деловито заметил Козулин. – У вас ожоги.
– А, ерунда!
– Предплечье ободрано.
– Пустяки.
– И говорят, вас из моря вытащили. Брешут али правда?
– Брешут! – так искренне заверил Илюшин, что Маша сразу поняла: врет.
Она приподнялась и уставилась на него.
Это был Макар, вне всяких сомнений. Сероглазый, похожий на студента, отощавшего во время сессии, но вечно неунывающего. На губах у него играла виноватая улыбка.
– Маш, прости дураков! – пробасил сбоку Сергей. – Надо было тебя подготовить.
– Вату… – прошептала Маша, стараясь не дышать. – Вату с нашатырем уберите. Я в порядке.
Муж поддержал ее за плечи, помогая сесть. Она во все глаза смотрела на Макара, и очень скоро улыбка сползла с его лица.
– Маша, прости меня, пожалуйста, – очень серьезно сказал Илюшин. – Я не мог вас предупредить. Я вообще ничего не мог. Дело в том, что…
Он покосился на врача и замолчал.
У Козулина даже борода встопорщилась от любопытства. Но доктор сказал «грахмм», откашлялся и сделал вид, что его совершенно не интересует, что новый пассажир собирается поведать женщине, при виде его потерявшей сознание.
– Минуточку внимания попрошу! – Он постучал невесть откуда взявшимся молоточком об стол. – Пока я пациентку не обследую, все разговорчики – за дверью.
И сурово сверкнул глазами на Бабкина, попытавшегося было протестовать.
Илюшин с Сергеем вышли, Иван Васильевич склонился к Маше.
– Обморок у вас, моя голуба, был непродолжительный. Однако пока надо полежать. Не волноваться. Вы не волнуетесь?
– Я не волнуюсь, – машинально подтвердила она.
– Грах-хм… Ну, хорошо. В ушах шумит? Нет? Головку вот так наклоните. Теперь выпрямите. А посмотрите-ка, моя хорошая, сюда. Затылок болит? Височки? А здесь?
Обследовав Машу и убедившись, что она может сидеть, ходить и даже внятно говорить, доктор с трудом, но согласился отпустить ее.
– С условием, что ближайший час вы лежите. Без острых потрясений.
Взгляды их встретились, и Маша заметила, как за последние несколько часов осунулся и сник живчик Козулин.
– Я вам очень сочувствую, Иван Васильевич, – тихо сказала она. – Примите мои самые искренние соболезнования.
Он молча кивнул, похлопал ее по плечу и встал лицом к окну, заложив руки за спину. Маша поняла, что прием у доктора окончен.
– Что у вас тут случилось? – шепотом спросил Макар, пока они шли к их каюте. – Нет, в самом деле, я же вижу, что-то не то…
Маша обернулась и испепелила его таким взглядом, что он прикусил язык.
– Илюшин, молчи, – посоветовал Бабкин, отпирая дверь. – «Что-то не то» у нас продолжалось три месяца.
– Кто-то умер, да? – не выдержал Макар.
– Да, черт возьми! Ты!
Бабкин скептически оглядел друга.
– И я до сих пор не совсем уверен, – добавил он, – что действительно вижу тебя живым.
– Можешь ножичком потыкать, – предложил Илюшин. Он огляделся, и брови его полезли вверх: – Вы что, добровольно согласились здесь жить? В этой конуре?
– Маш, я сейчас убью его, – предупредил Бабкин. – Отвернись к стене.
Маша села на койку и обхватила руками колени. «Это просто невероятно, – подумала она, рассматривая мужа, – он ведет себя так, как будто не видит в происходящем ничего удивительного! Они даже препираются как обычно!»
Она наблюдала, как Сергей с Макаром роются в чемодане, пытаясь выбрать для Илюшина подходящие штаны и рубаху. Как Сергей, пока Макар переодевается, притаскивает для него из камбуза два огромных бутерброда с колбасой, из которых один тут же съедает сам. Как шутя дает другу по шее, а Макар уворачивается и в тесном пространстве каюты, конечно же, сбивает на пол тарелку со своим бутербродом, а потом они оба с криком «быстро поднятый предмет не считается упавшим!» кидаются за ним – кто успеет схватить первым.
Они что-то говорили ей, Маша что-то отвечала, не переставая мысленно искать ответ на эту загадку. Нет, она вовсе не хотела, чтобы Сергей терял сознание, начинал заикаться или рыдать на груди у найденного Илюшина. Но хоть как-то он мог показать, что поражен случившимся не меньше, чем она?!
И вдруг до нее дошло.
Ответ был прост и довольно очевиден. Сергей действительно не был поражен случившимся.
Его мир накренился и треснул пополам, когда Илюшин пропал. Вот чего он не мог представить и осмыслить. Макар выпутывался из любых передряг. Макар в тридцать шесть лет выглядел на двадцать, заставляя подозревать, что он заключил сделку с дьяволом. Возможно, в глубине души Бабкин не ставил под сомнение, что вместе с вечной молодостью Илюшин заодно прикупил и вечную жизнь.