В том числе, поэтому он когда-то занялся розыском пропавших людей. Это было сложно, и за подобную работу практически никто не брался.
Почему же судьба раз за разом подкидывает ему расследование убийства?
Илюшин перебрался с кровати в кресло, вытащил из ящика стола маленький целлулоидный шарик и принялся размеренно подбрасывать вверх. Доктор предупреждал, что координация поначалу будет нарушена, но все равно собственная неуклюжесть неприятно поразила Макара. Он всегда отличался ловкостью и превосходным глазомером. А сейчас едва мог поймать шарик, подброшенный на двадцать сантиметров.
«Ну-с, дамы и господа, давайте взглянем на второго подозреваемого. Если Шошана не врет, то, методом простого исключения, перед нами вот-вот предстанет убийца трех человек».
Убийца трех человек оказался похож на земное воплощение бога Аполлона. «Они издеваются надо мной, – подумал Макар, разглядывая высокого юношу с лицом такой лепки, что Микеланджело рыдал бы от счастья, заполучив его к себе натурщиком. – Определенно, издеваются».
– Бывший цирковой акробат, – рассказал про него Никита, – последние десять лет танцовщик балета «Форест». Из цирковых отличные танцоры получаются, вы знали?
– Одно дело фуэте крутить, другое – ножом два горла перерезать, – заметил Макар, думая о своем. Ему почудилось, или к концу экзекуции над помощниками Будаева на горизонте показалась земля? Там, наверху, он был слишком озабочен другим, чтобы заметить это. Но сейчас его память то и дело подсовывала воспоминание: далекие очертания голубоватых холмов, размытые между небом и землей.
– Вообще-то кроме акробатических трюков он в цирке как раз кинжалы метал, – скучающе поведал Никита. – Дома у него больше сотни ножей. Адриан любит оружие.
Макар нервно взлохматил себе волосы.
– Вы шутите?
– Нет.
– Вы что, их коллекционируете?!
– Просто люблю стихию во всех ее проявлениях, – признался Будаев. – Считайте, что у меня два грациозных зверя. Я их укротил. Вы не представляете, как возбуждает укрощенная сила! Лучше любого наркотика.
Илюшин повернул голову и взглянул на зеленую картину.
Тела – пять? шесть? семь? – сплелись в объятиях, образовывая тесный круг. Из изумрудно-синих разводов взгляд выхватывал то обнаженную руку, то бедро, дорисовывал линию плеча и развевающиеся волосы. Тела были юны и извивались, точно водоросли, и пространство вокруг них было густо затушевано глубоким бутылочным зеленым.
На первый взгляд это была самая невинная картина из всех, и Макар присмотрелся внимательнее, ожидая подвоха. Автор желтого и красного полотен вряд ли ограничился тем, что изобразил странный танец. Но может быть, это любовники? Кажется, в середине круга чье-то запрокинутое лицо с полуоткрытым ртом… Так это пляска наслаждения?
И тут он увидел. Ног у фигур не было – вместо них изгибались тонкие рыбьи хвосты. Едва Макар понял, кто перед ним, из ускользающих зеленых линий сложился весь рисунок: гибкие русалочьи тела, сомкнувшиеся в круг, из которого пытался вырваться пловец. Не стон наслаждения срывался с его губ, а предсмертный крик – тщетная попытка глотнуть воздуха за миг до того, как его уволокут на невидимое дно.
Третья картина произвела на Илюшина такое впечатление, что по возвращении в каюту он отыскал в ящике стола блокнот с простым карандашом и изобразил, как умел, поляну с одуванчиками. Сергею Бабкину, пределом возможностей которого был потрет червяка, его рисунок показался бы шедевром. Но сам Илюшин остался своим творением недоволен.
Он вырвал лист и скомкал, а на втором снова намалевал одуванчики. На этот раз на скале. Пушистая одуванчиковая шевелюра покрывала ее костлявую макушку.
Илюшин наклонил голову и прищурился. Это гораздо лучше… Теперь дело за маяком. Он тщательно срисовал его с календаря на двери. Ему требовалось сильное противоядие против болезненного, душного таланта неизвестного художника. Башня, торчащая из одуванчикового поля, в его варианте выглядела несколько странно, но он добросовестно пририсовал сверху фонарь, с каждым новым штрихом чувствуя, что в голове проясняется.
– Терапия маяками и одуванчиками, – сказал Макар, закончив, и оглядел свое творение.
Получилось, конечно, кривовато, но все равно здорово. Его окончательно отпустило мерзкое чувство, навеянное жутковатыми картинами в каюте Будаева.
Так что, когда в дверь постучали, Илюшин готов был работать со вторым подозреваемым.
Адриан отличался от Шошаны, как серна от пантеры. Миндалевидные глаза, опушенные длинными, как крылья бабочки, ресницами. Точеный прямой нос с тончайшими, будто фарфоровыми ноздрями. Белая кожа с голубоватым оттенком. Пальцы пианиста.
– Я хотел убить ее, – просто сказал он.
Макар покосился на дверь. В коридоре нес службу голем по имени Сеня.
– Только не надо сюда этого… троглодита, – попросил юноша, угадав его намерения. – Мне трудно находиться в атмосфере ненависти.
– Он вас ненавидит?
– Не конкретно меня. Таких, как я.
Илюшин сел поудобнее. Ненависть, планы убийства… Это ему по душе!
Он трижды подкинул шарик, стараясь понемногу увеличивать высоту броска. Кажется, пока все получалось. Макар приободрился и улыбнулся юноше:
– Я правильно понял, вы собирались убить Ирину Будаеву?
– Не собирался, а хотел, – поправил Адриан, проводив взглядом белый шарик. – Никита предупредил, что вы почувствуете ложь. Так что не вижу смысла ничего скрывать. Я никому так не желал смерти, как ей.
Илюшин усмехнулся про себя. Почувствует ложь? Нет, не почувствует. Его способность «отключать звук» испарилась, похоже, безвозвратно. Он больше не мог отрешиться от того, что говорил собеседник, – голос назойливо звучал, проникая в его сознание, искажая общую картину, будто радиопомехи.
Макар давно научился с высокой степенью вероятности определять по мимике, врет человек или говорит правду. Вернее, он научился прислушиваться к своей интуиции. Она подсказывала ответ точнее любых психологических методик. Но требовалось недюжинное усилие, чтобы перевести голос собеседника в тихий далекий шум. Макар попробовал сделать это в каюте Будаева – и не смог. После травмы он не был способен на это усилие, и не знал, вернется ли его способность когда-нибудь.
– Я встретил Никиту полгода назад и понял, что хочу быть только с ним. На любых условиях. Я все согласен был принять.
– Вы знали, что он женат?
Адриан отмахнулся:
– Для человека его положения это необходимая формальность.
– А существование Шошаны вас не смущало? – хмыкнул Илюшин.
Когда он задал похожий вопрос ей – что она думает о связи своего любовника с мужчиной, – Шошана только рассмеялась. «Никите хочется экзотики. Желает надкусить каждое пирожное! Его право. Важно не то, что ты пробуешь, а то, что ты ешь каждый день».