– Я мог поискать клетки эпителия на стволах волос из образца «Параисо», но, учитывая ситуацию, вряд ли многое нашел бы, – продолжал Ганье.
– У кошек есть полиморфные регионы в митохондриальной ДНК? – спросила я.
– Как и у людей. Один специалист по генетике кошачьих из американского Института рака исследует эту тему. У него есть прекрасная статистика по разнообразию популяции.
Райан приставил палец к голове, делая вид, будто нажимает на спусковой крючок. Да, он явно не Лайнус Полинг [66] .
– И что совпадает, мсье Ганье?
Зашелестела бумага. Я затаила дыхание.
– Образец с пометкой «Параисо» имеет те же характеристики, что и образец с пометкой «Спектер».
Райан перестал «испускать дым из пальца» и уставился на телефон.
– Имеется в виду, что они подобны?
– Имеется в виду, что они идентичны.
– Спасибо.
Я положила трубку.
– Можешь убрать оружие.
Детектив прекратил пантомиму с пистолетом и упер руки в бока.
– Откуда такая уверенность в совпадении?
– Это его работа.
– Волосы побывали в чертовом отстойнике. – Голос Райана сочился скептицизмом.
– Ты что-нибудь знаешь про ДНК?
– Если я чего-то не знаю, то готов услышать. – Он протянул руку ладонью вверх. – В пятиминутной версии. Пожалуйста.
– Представляешь, как выглядит молекула ДНК? – спросила я.
– Спиральная лестница.
– Очень хорошо. Сахара и фосфаты образуют перила, основания – ступени. Как бы это объяснить на твоем уровне?
Мужчина открыл рот, собираясь возразить, но я его оборвала:
– Представь основания как кубики «лего», которые бывают только четырех цветов. Если на одной половинке ступени красный «лего», то на другой – всегда синий. Зеленые сочетаются с желтыми.
– И ни у кого нет одного и того же сочетания цветов в каком-то конкретном месте.
– Ты не настолько глуп, как кажешься. Множественные вариации в какой-то последовательности ступенек называются полиморфизмом. Если в какой-то позиции число вариантов крайне велико, до сотен, это называется сверхизменчивым регионом.
– Вроде Манхэттена.
– Ты же хотел все узнать за пять минут!
Райан поднял обе руки.
– Вариации, или полиморфизмы, могут встречаться в последовательности цветов или в числе повторений цветов между любыми двумя конкретными ступенями. Соображаешь?
– Каждый фрагмент может варьироваться в узоре или по длине.
– Первая методика, приспособленная для судебно-медицинского анализа ДНК, называлась ПДРФ, полиморфизм длин рестрикционных фрагментов. ПДРФ-анализ определяет вариацию длины конкретного фрагмента ДНК.
– И получается нечто вроде штрих-кода из магазина.
– Это называется «авторадиография». К несчастью, ПДРФ требует более качественной ДНК, чем можно получить со многих мест преступлений. Вот почему прорывом стал ПЦР-анализ.
– Усиление.
– Именно. Не вдаваясь в подробности…
– Но мне нравится, когда ты говоришь столько умных слов!
Райан протянул руку и дотронулся до моего носа. Я оттолкнула ее.
– Полимеразная цепная реакция – методика увеличения количества ДНК, доступной для анализа. Определенная последовательность ступенек-«лего» копируется миллионы раз.
– Генетический ксерокс.
– Кроме того, что каждый раз количество копий удваивается, так что ДНК увеличивается в геометрической прогрессии. Недостаток ПЦР-анализа: идентифицируется меньше изменчивых регионов, и каждый из них демонстрирует меньшее разнообразие.
– То есть ты можешь использовать ПЦР с некачественной ДНК, но различия при этом определить сложнее.
– Исторически это так и было.
– А что там насчет митохондрий?
– ПДРФ и ПЦР – а есть и другие процедуры – используют геномную ДНК, из ядра клетки. Дополнительные частицы генетического материала находятся в митохондриях, маленьких отделениях в клетке, которые отвечают за дыхание. Митохондриальный геном меньше – чуть больше шестнадцати тысяч оснований – и имеет форму кольца, а не лестницы. В этом кольце есть два крайне ценных участка.
– И в чем преимущество?
– Митохондриальная ДНК присутствует в сотнях и тысячах копий в каждой клетке, так что ее можно выделить из небольших или разложившихся образцов, где геномной ДНК давно нет. Исследователи нашли митохондриальную ДНК даже в египетских мумиях.
– Сомневаюсь, что твой отстойник построили фараоны.
– Я пытаюсь объяснить так, чтобы ты понял.
Мне пришел в голову пример получше.
– Митохондриальная ДНК использовалась для подтверждения того, что недавно эксгумированные в России скелеты принадлежат царю Николаю и его семье.
– Каким образом?
– Эта ДНК передается только по материнской линии.
– То есть все идет от мамочки?
– Прости, что пришлось открыть тебе эту тайну, Райан.
– Мужчина может чувствовать себя оскорбленным.
– Исследователи сравнили ДНК из русских костей с ДНК живых родственников, в частности британского принца Филиппа.
– Мужа королевы Елизаветы?
– Бабушка принца Филиппа со стороны матери была сестрой царицы Александры, так что Александра и ее дети, как и Филипп, унаследовали митохондриальную ДНК от матери Александры и ее сестры.
– Давай вернемся к нашим кошкам.
– В клетках волос нет ядер, соответственно, нет и геномной ДНК. А вот в стволах волос присутствует митохондриальная ДНК.
– Ганье упоминал клетки эпителия.
– Слюна, кожа, слизистая рта и вагины. На кошачьей шерсти можно найти слюну после вылизывания – клетки эпителия встречаются даже в моче и кале. Так что в данном случае я ценю пессимизм Ганье.
– То есть почти никаких шансов?
– Судя по его словам, митохондриальная последовательность в шерсти кошки Спектеров идентична той, что нашли в отстойнике.
– И это означает, что жертва из «Параисо» общалась с кошкой Спектеров.
– Угу.
– Но мы знаем, что в отстойнике была не Шанталь.
– Ты прав, Райан. Вы, копы, хорошо соображаете.
– Жертва бывала у Спектеров или по крайней мере общалась с их кошкой.
– До прошлого Рождества.