Великий князь призвал митрополита еще и потому, что не желал лежать в домовине в белом платье — уже год, как его мысли были обращены к иночеству. Пребывая на Волоке, государь поделился сокровенным с игуменом монастыря старцем Михаилом. Он был духовным наставником покойного батюшки.
Тот долго молчал, потом поскреб густую бороду и ответил:
— Не даст тебе митрополит Даниил благословения. И отец твой, и дед помирали в белом платье, видно, и тебе так придется, государь.
— Государь Василий Иванович, ты меня звал? — потревожил самодержца тихий голос.
Это был лекарь Николай. Он застыл у самого порога в ожидании.
Нагель Булев был родом из Саксонии и происходил из семьи потомственных врачевателей, которая уже два века поставляла лекарей едва ли не во все королевские дворцы Европы. Сам Нагель долго жил в Италии, закончил Римский университет, получив диплом магистра, после чего успешно сочетал врачебную практику с занятиями алхимией. Смысл жизни немец видел в том, чтобы из морского песка выделить чистое золото, и, когда он уже приоткрыл занавесь тайны, с поклоном к нему прибыли русские послы и, пообещав знатное жалованье, просили быть лекарем великого московского князя.
Нагель Булев подумал о том, что на обещанные деньги он вскоре может купить целую деревню в родной Саксонии, и, с неделю поколебавшись для вида, дал согласие.
На русской земле Нагель прижился, и бояре, не желая ломать язык, окрестили немца Николаем. Работы у молодого лекаря оказалось немного: русский народ был отменно крепок, а сам Василий Иванович здоровьем напоминал большущего лося. Чаще случалось лечить от обжорства да от перепоя, но здесь был единый рецепт — ядреная русская баня, способная согнать не только дюжину потов, но и выветрить остаток хмеля.
А потому, когда случилась болезнь с государем, Николай растерялся — никогда не видел он более страшной раны, чем язва Василия Ивановича. Однако смятения своего не показал. Порывшись в книгах, он нашел рецепт нужной мази и, вручив ее государю, пообещал, что опухоль пройдет через сутки. Так оно и случилось. Но скоро пальцы ноги стали чернеть, и лекарь понял, что государю не прожить даже недели.
Михаил Глинский советовал пустить в рану две ложки водки. Андрей Иванович желал видеть у постели брата вместо немца известных ворожей. Но Николай Булев твердо знал, что великого князя уже не спасти.
Московский государь был обречен, и сейчас Василий вызвал лекаря только для того, чтобы услышать о себе полную правду, которая, как понимал сам государь, будет страшной.
Великий князь протянул свою исхудалую руку, и лекарь, крепко взяв прохладные пальцы, приник к ним губами. Это была честь, которой удостаивался не каждый боярин. До того Булев целовал руку государя только однажды — когда был представлен ко двору.
— Видел ты мое великое жалованье, Николай, выделял я тебя среди прочей челяди своей велико — княжеской милостью. Теперь ответь мне без утайки — есть ли какое-нибудь снадобье или мазь, что может излечить мою недужность?
— Государь Василий Иванович, был ты со мною ласков и жалованье я видел великое. Если бы существовало какое средство, оно было бы у тебя. Не хочу лукавить, великий князь, остается только уповать на помощь божью.
Василий выслушал лекаря спокойно, а потом слегка приподнял ладонь, отпуская его от себя.
По зову явился митрополит Даниил. Огромный, тучный. Он возвышался над ложем государя и в сравнении с Василием Ивановичем выглядел бессмертным. Во всем его теле чувствовалось здоровье, которое не способны сокрушить ни хвори, ни возраст.
Сейчас митрополит хотел выглядеть не таким значительным, как всегда, слишком много места он занимал в покоях государя.
— Вот и все, Даниил, не сегодня-завтра помру я. Николай все рассказал мне про болезнь, я обречен!
— Поживешь еще, Василий Иванович, — попытался слабо возразить митрополит.
— Будет тебе, Даниил, не о том ты сейчас глаголешь. Помру я! Надо мне помышлять о том, чтобы душу свою спасти.
— Государь, не дело ты говоришь. Поднимешься еще. Все отечество за тебя молиться будет, глядишь, болезнь и отступит.
— Слишком долго я жил, чтобы верить в чудодейственное избавление от недужности. Умру я завтра ночью, владыка, приготовь мне платье монашеское и крест спасительный. А теперь братьев с боярами покличь.
В сопровождении многого числа бояр в Спальные палаты государя вошли Юрий и Андрей Ивановичи. Пухлыми губами и круглым подбородком они напоминали старшего брата.
Остановились князья в двух шагах от ложа московского государя и виновато потупили взор.
— Каши бы ты отведал, Василий, а то совсем обессилишь, — предложил средний брат.
Весь двор уже знал о том, что государь отказался от еды, а миндальную кашу, что стольники принесли на завтрак, только слегка пригубил.
— Не до каши мне теперь, — отвечал московский князь, — повернули бы вы меня, бояре, а то все тело отлежал, — а когда мужи перевернули государя на бок, продолжил: — Доверяю своего сына, великого князя Ивана, богу, святым чудотворцам и тебе, отец мой духовный Даниил. Завещаю ему государство русское, которым когда-то пожаловал меня мой отец. Все слышали?
— Слышали, государь, — почти хором откликнулись ближние бояре.
— Слышали, Василий, — едва слышно произнесли Юрий и Андрей.
— А вас, братья мои, я прошу помнить об обещании стоять против недругов сына моего и почитать за своего господина. Не позабыли клятву?
— Помним, государь, — единомысленниками отвечали братья. — Будем служить ему прямо и неподвижно.
— Обещайте дело московских государей беречь и служить безо всяких хитростей.
— Обещаем, Василий Иванович, — понуро отозвался Андрей.
— От сына моего не отступайте ни на пядь. На кого же мне еще полагаться, коли не на родных братьев.
— Верно, государь, — промолвил средний брат, глядя в восковое безжизненное лико Василия Ивановича. «Помирай себе спокойно!» — едва не сорвалось с его губ.
— Бояре, — обратился слабеющий господин к примолкшим советникам, — государство наше древнее, еще до Владимира киевского на земле русской стояли грады крепкие, а деды мои, рожденные господами московскими, правили боярами. Вы — наши извечные слуги! Так служите сыну моему так же верно, как когда-то мне… Помните о целовании! Повелеваю вам всем Михаила Глинского за чужого не держать. Хоть и прибыл он к нам с ливонской земли, но веры мы все единой, а сыну моему — дядей приходится. А ты, Михайло, стой со всеми заодно и характер свой строптивый не показывай, — строго наказывал тестю самодержец, — а то без башки можно остаться. И вот о чем я тебя хочу просить, Михаил Львович, стой крепко за сына моего и жену мою.
— Пока дышать буду, Василий Иванович, от клятвы не отступлюсь.
— Жену хочу видеть, бояре, пошлите за Еленой Васильевной… Проститься с ней желаю.