– Так где же вы оставили пряничную свинку? – спросил Виктор, которому захотелось поскорее очутиться подальше от этого места и вдохнуть свежего воздуха.
– Вон там, – указал Ламбер Паже, – справа от того кубического камня.
– А, вижу. Ваше имя написано на ней оранжевой глазурью.
– Нет, розовой, просто в сумраке не разобрать.
Наклонившись, чтобы поднять свинку, Виктор услышал позади шорох, а в следующий миг затылок взорвался болью и перед глазами заплясал хоровод солнечных зайчиков. «Кувшином огрели…» – мелькнула мысль, прежде чем ноги его подогнулись и он упал на замшелый пол пещеры. Солнечные зайчики потухли, мир вокруг погрузился во мрак.
Очнулся Виктор опять же от боли в затылке. Сколько он пролежал без сознания, определить не представлялось возможным. Ему с трудом удалось сначала встать на колени, затем выпрямиться, опираясь на камень. Виктор машинально отряхнул брюки. Чье это тяжелое дыхание шумит в ушах? Его собственное или Ламбера Паже?.. Он огляделся. Паже лежал навзничь у ручья, на его шее алело несколько порезов.
– Господи, ранен! – выпалил Виктор и, доковыляв до неподвижного тела, прижал к царапинам свой платок.
Ламбер Паже захрипел. Виктор похлопал его по щекам, чтобы привести в чувство, и эти нехитрые движения тотчас отозвались очередным всплеском боли в затылке. Ругаясь сквозь зубы, Виктор на коленях подполз к ручью, окунул в него лицо, поплескал водой на голову и зашипел – затылок словно огнем ожгло.
Паже тем временем открыл глаза, закашлялся и попытался сесть.
– Лучше полежите, – посоветовал Виктор.
– Вы кто?
– Легри, книготорговец. Друг. Вы в порядке?
– О нет, едва ли. Что произошло?
– Нас обоих оглушили.
Ламбер Паже схватился за шею, увидел кровь на своих пальцах и в ужасе уставился на Виктора.
– Не волнуйтесь – по-моему, это всего лишь царапины. Давайте я помогу вам подняться… Чертовы ботинки… скользят… Так, держитесь за мое плечо… – Виктор поставил собрата по несчастью на ноги, с трудом подобрал с пола свою шляпу, трость, перепачканные перчатки.
– Кто оглушил? Зачем?.. Ай! – Ламбер Паже пошатнулся, но устоял.
– Чтобы забрать пряничную свинку. Видите, ее нет?
– Но это же бессмысленно! Зачем ее тогда мне прислали?
– Ох, мой платок уже ни на что не годится… – Виктор снял свою любимую голубую рубашку и обмотал ее вокруг кровоточащей шеи Ламбера Паже. Он надеялся, что под английским пиджаком не будет видно, что на нем только майка.
Подняться по ступенькам было делом нелегким. Несколько раз они чуть не покатились вниз друг за другом – то Виктор терял равновесие, то Ламбер Паже вдруг повисал на нем, как тряпичная кукла, набитая не ватой, а кирпичами. И оба опасались, что враг поджидает их наверху. Но там никого не было. По счастью, и свидетелей их возвращения через парк поблизости не оказалось – только кипарисы свысока взирали на двух бедолаг среди деревьев пониже, высаженных в шахматном порядке.
– Я бы предпочел, чтобы баронесса Бартольди не выбрала этот благословенный час для своей прогулки, – пробормотал Паже. – Должно быть, мы выглядим как два пьянчуги или того хуже – как уличная шпана, попавшая в переделку.
– Уж в переделку-то мы точно попали, – проворчал Виктор.
На улице Ренуар внимания прохожих избежать не удалось. Какой-то шалопай даже запустил в них пригоршней щебня с воплем:
– Глядите на верблюдов! В хлам упились!
– Ну надо же! – вконец огорчился Ламбер Паже. – Я ж никогда ни капли!
У дверей собственного дома он неожиданно уперся – наотрез отказался входить из страха, что убийца подкарауливает его в комнате, но после уговоров Виктора все-таки сдался. На площадке второго этажа навстречу им попалась пожилая дама и заохала при виде соседа:
– Ой-ой, месье Паже, что это вы так закутались? Неужто простыли?
– Да-да, мадам Шанак, ужасно разболелось горло.
– Я вообще-то иду на рынок за репой, но это может подождать. Давайте-ка я приготовлю вам отвар из просвирняка.
– Что вы, не утруждайтесь.
– Напрасно отказываетесь, очень действенное средство. А грелка у вас есть? Могу одолжить…
Вместо благодарности Ламбер Паже захлопнул дверь прямо перед носом сердобольной соседки и сразу бросился на кровать, на которой, как заметил Виктор, простыни не меняли, похоже, с прошлого лета – были они засаленные, скомканные, щедро усыпанные крошками и, помимо одеяла, несли на себе массу вещей, не имеющих отношения к постельным принадлежностям.
Виктор подложил хозяину апартаментов под голову подушки в пожелтевших наволочках. Кровь на шее подсохла, порезы действительно оказались неглубокими, но Паже повезло, что нападавший не задел сонную артерию. Виктор осторожно ощупал его затылок – под волосами обнаружилась незначительная шишка, такая же, как у него самого.
– Ну как? Я серьезно ранен? – слабым голосом вопросил Ламбер Паже.
– Нет. Нужно продезинфицировать и перевязать ваши царапины, они быстро затянутся. По-моему, со стороны нападавшего или нападавших это было что-то вроде предупреждения – ведь им не составило бы труда перерезать вам яремную вену, а они оставили всего-то пару ссадин. Меня же и вовсе просто оглушили…
– Куда вы? Не уходи́те!
– Я ищу, чем бы промыть и забинтовать вам шею.
– Раковина на лестничной площадке. Только убедитесь, что мадам Шанак убралась восвояси, а то она способна всполошить всю округу.
Пока Виктор суетился вокруг раненого, тот проявлял полнейшее бездействие.
– У вас найдется бинт? Или чистая тряпица?
– В шкафу есть простыня, разорвите ее на полосы.
– Вообще-то ей место на вашем матрасе…
– Ничего, обойдусь. Рвите без зазрения совести.
Виктор послушался, и когда перевязка была закончена, лицо Ламбера Паже словно выглядывало из огромного снежного кома.
– Попытайтесь немного поспать, а потом сходите к аптекарю или к врачу, – посоветовал ему Виктор.
– И что же я им скажу? – скривился Паже. – Что меня сбил омнибус?
– Придумайте что-нибудь поправдоподобнее, язык у вас хорошо подвешен. К тому же как только вы выложите деньги за лечение, вопросы о происхождении ваших ран у врача и аптекаря отпадут сами собой, ничего объяснять не придется. А теперь позвольте вас покинуть – мои совладельцы уже, наверное, соскучились.
…Жил на свете человечек,
Сам не больше воробья.
На охоте настрелял он
Много дикого зверья.
– Это я, Адонис. Охота и правда была удачной.
Мельхиор Шалюмо запер дверь своей каморки, потер ручки и принялся раздеваться.