— Университеты будут тебя приглашать, потому что ты замечательная преподавательница. А для того чтобы они тебя за первые несколько лет не забыли, тебе было бы, наверное, неплохо написать не книгу, а, скажем, ряд отдельных статей. Знаешь, через несколько лет мир опять совершенно изменится по сравнению с нынешним, появятся новые дисциплины и новые специальные курсы, а для тебя откроются новые преподавательские места. Сейчас все так быстро меняется.

Она пожала плечами:

— Но и очень быстро все забывается.

Он заключил ее в объятия:

— И да и нет. Разве ты сама не рассказывала мне, что декан Уильямс-колледжа [5] пригласила тебя потому, что с этой женщиной вы двадцать лет тому назад сидели за одной партой на каком-то семинаре и ты произвела на нее тогда большое впечатление? Ты не из тех, кого быстро забывают.

Вечером они нашли в Бонньё ресторан с террасой, с которой открывался широкий вид на окружающую местность. Большая группа шумных австралийских туристов, занимавшая почти все остальные столики, уехала рано, и в вечерних сумерках они остались одни. Не обращая внимания на ее удивленный, вопросительный взгляд, он заказал шампанское.

— За что будем пить? — спросила она, вертя за ножку бокал.

— За нашу свадьбу!

Она продолжала вертеть бокал двумя пальцами. Затем взглянула на него с печальной улыбкой:

— Я всегда знала про себя, чего хочу. И я знаю, что люблю тебя. Как знаю и то, что ты меня любишь. И я хочу детей, и хочу их от тебя. А раз дети, то и женитьба. Но сегодня мы впервые об этом заговорили, не торопи меня. — Затем ее улыбка снова стала веселой. Хочешь чокнуться со мной в честь твоего предложения?

7

Спустя несколько дней они легли в постель, не дожидаясь вечера, и любили друг друга, потом уснули. Когда он проснулся, Анны рядом не было. Найдя записку, он узнал, что она уехала в Аи проверять электронную почту.

Это было в четыре. В семь он удивился, что она еще не вернулась, в восемь встревожился. Отправляясь в поездку, они захватили с собой мобильные телефоны, но держали в комоде отключенными. Он заглянул в ящик. Они были на месте. В девять он не выдержал и, не усидев в четырех стенах, отправился к деревенскому пруду» возле которого они оставляли машину.

Машина, как всегда, оказалась там. Он огляделся и увидел Анну; она сидела за столиком перед темным, закрытым «Баром де л’Этань» и курила. Курить она бросила уже давно.

Он подошел и остановился перед ее столиком:

— Что случилось? Я беспокоился.

Она даже не посмотрела на него:

— Ты был в Баден-Бадене с Терезой.

— Да с чего ты взяла…

Тут она на него взглянула:

— Я посмотрела твою электронную почту. Там есть заказ номера на двоих. По электронной почте ты условливался о встрече с Терезой. Там есть твое письмо к ней, в «отправленных»: «Встреча с тобой была очень приятной. Надеюсь, ты хорошо доехала и к твоему возвращению все было в порядке». — Она заплакала. — «Встреча с тобой была очень приятной»!

— Ты шпионила в моей электронной почте? Может быть, ты роешься и в моем письменном столе и в шкафу? По-твоему, ты имеешь право…

— Ты лжец и обманщик, ты делаешь, что тебе нравится. Да, я имею право защищаться от тебя! Я должна от тебя защититься! Ты мне правду не говоришь, я сама должна ее узнавать. — Она снова заплакала. — Почему ты так сделал? Почему так поступил со мной? Почему ты с ней спал?

— Я не спал с ней.

Она закричала:

— Хватит врать, хватит! Ты едешь с этой женщиной в романтический отель, живешь с ней в одном номере, спишь в одной кровати и потом делаешь из меня дурочку?! Сперва ты думал, что я как дура не узнаю, что ты мне врал, теперь думаешь, что сможешь мне как дуре заговаривать зубы и я поверю, что белое — это черное? Трепач ты несчастный, потаскун, дерьмо последнее!..

Она вся дрожала от возмущения.

Он сел напротив нее. Он сознавал, что его не должно волновать, если на улице люди начнут раскрывать окна и они с Анной станут всеобщим посмешищем. Но нет. Оказывается, ему не все равно. Слушать, как на тебя кричат, уже унизительно, а терпеть, чтобы на тебя орали на глазах у людей, унизительно вдвойне.

— Можно мне сказать?

— Можно мне сказать? — передразнила она его. — Сыночек спрашивает у мамочки разрешения, можно ли ему сказать? Потому что мамочка его всегда подавляет и даже не дает сказать слова? Не разыгрывай из себя жертву! Пора бы уж, кажется, тебе отвечать за собственные слова и дела! Ты лжец и обманщик, так хотя бы имей смелость в этом признаться!

— Я не…

Она хлопнула его рукой по губам и, увидев в его глазах отвращение, с перепугу опять закричала. Она придвинулась к нему почти вплотную, ее слюна брызгала ему в лицо, он шарахнулся от нее, а она, видя такое, накинулась на него еще яростнее и заорала еще громче:

— Ах ты, дрянь, скотина, ничтожество! Нет, ты не можешь ничего сказать! У тебя что ни слово, то ложь, а мне так надоело твое вранье, что я тебя больше и слушать не хочу. Ты понял?

— Я…

— Ты меня понял?

— Мне очень жаль.

— Что тебе жаль? Жаль, что ты лгун и обманщик? Что ты с другими женщинами…

— Не было у меня ничего ни с какими другими женщинами. А жаль мне только, что…

— Да иди ты со своим враньем сам знаешь куда!

Она вскочила и вышла.

Сперва он хотел идти за ней следом, потом передумал и остался сидеть. Ему вспомнилось, как он ехал на машине с одной подругой и та в дороге сообщила ему, что наряду с ним у нее были и другие мужчины. Дело было в Эльзасе, и они ехали по извилистой дороге, после ее сообщения он поехал прямо, никуда не сворачивая, съехал с шоссе на лесную дорогу, с лесной дороги дальше через кусты, пока не уперся в дерево. Ничего страшного не случилось — машина просто остановилась перед препятствием. Он положил руки на руль и уткнулся в них лбом. У него не возникло желания нападать на подругу. Он надеялся, что она объяснит ему, почему она так поступала, чтобы он мог понять. Чтобы мог как-то с этим примириться. Почему же Анна не дала ему все объяснить?

8

Он встал и пошел к пруду. Начинался дождь; он услышал, как первые капли зашлепали по воде, и, прежде чем ощутить их на себе, увидел, как подернулась рябью ее гладь. И тут же промок. Дождь зашелестел в платанах и на песке, полило так, что казалось, дождик хочет смыть все, что не заслуживает права на существование.

Он бы с радостью постоял с Анной под дождем, обнимая ее и ощущая под мокрым платьем ее тело. Где-то она сейчас? Может быть, тоже вышла на воздух? Радуется ли она дождю так же, как он, и понимает ли, что для него их дурацкая ссора несущественна? Или же она заказала такси, а сама в отеле укладывает вещи?