Алекс расплакался. Оливия была в шоке.
– Боже мой! Мне так жаль!
– Я ухожу из дома. Я только хотел тебе позвонить и сказать, что случилось.
– Где они сейчас?
– Ушли. Обедать с друзьями.
– А ты куда пойдешь?
Она страшно волновалась за внука и жестоко разочаровалась в своем сыне.
– Наверное, к другу.
– Почему бы тебе не приехать сюда? Поживешь несколько дней у меня.
Оливия, однако, знала, что у него уже начались занятия в школе.
– Ты можешь на пару дней отпроситься из школы?
– Я ее бросаю.
Это было уже серьезно.
– Не делай глупостей. Они успокоятся.
– Мне плевать. Я их ненавижу. И они меня ненавидят.
– Они тебя не ненавидят. Они тебя не понимают.
– Они не хотят понимать. Папа говорит, что ему за меня стыдно, что я ненормальный.
– Как он может говорить такие глупости?…
Алекс опять плакал.
– Садись в электричку и приезжай в Нью-Йорк. Я тебя встречу и отвезу к себе.
– Не надо, бабушка.
Похоже, он был совершенно растерян и надломлен. Оливия готова была задушить Джона или по крайней мере задать ему хорошую трепку, да и Саре тоже.
– Нет, надо! Просто позвони и скажи, каким поездом ты приедешь.
Он позвонил спустя час. Оливия велела оставить записку родителям о том, что он поехал к ней. Алекс пообещал. Положив трубку, она схватила сумку, ключи от машины и поехала в Нью-Йорк встречать внука.
Он сошел с поезда словно побитый, обнял Оливию и расплакался. Она долго не отпускала его, пока оба не выплакались, а потом они поехали в Бедфорд. Когда они туда добрались, Алекс тяжело, с мрачным видом опустился в кресло, и они разговаривали всю вторую половину дня. Он говорил, что ненавидит своих родителей и школу, что не хочет поступать в колледж, что парню, который ему симпатичен, нравится кто-то другой, возможно, даже какая-то девушка. Алекс не был в этом уверен. Всё было очень сложно. Такой большой груз свалился на плечи семнадцатилетнего юноши. Оливия хотела позвонить Джону и Саре, но раз они знали, где находится Алекс, то должны были сами обрывать телефон. Однако они молчали.
В тот вечер она приготовила Алексу ужин и уложила спать в гостевой комнате. Всё, что она могла сделать, – это заверить его в своей безграничной любви и быть с ним рядом.
В полночь раздался звонок от Лиз.
– Не хочу тебя огорчать, – сдержанно заговорила она, – но мне звонил Джон. Алекс сбежал. Случилась какая-то ссора, и когда они пришли домой, его не застали. Он тебе не звонил?…
Лиз знала, какие доверительные отношения связывали внука с бабушкой.
– Они не хотели, чтобы я тебе звонила, но я подумала, что должна это сделать.
– Он здесь, – спокойно ответила Оливия. – А Джон тебе сказал, в чем причина ссоры?
– Нет. Может, что-то со школой? – с удивлением предположила Лиз. – Но он беспроблемный ребенок…
– Дело гораздо серьезнее.
Оливия не хотела злоупотреблять доверием Алекса, но раз он открылся родителям, она решила сказать Лиз:
– Это моя ошибка. Я посоветовала ему быть искренним с родителями. Он гей. А Джон, похоже, пришел в ярость, оскорблял его, говорил, что стыдится его. Я велела Алексу оставить записку перед уходом. Он сказал, что оставил, но, видимо, соврал. Говорит, что не хочет возвращаться.
– Черт! Как Джон может быть таким глупым? Они мне не сказали правду, но явно были напуганы. Они интересовались, не звонил ли он Софи. Я связалась с ней, но она уверяет, что Алекс не звонил. Вот я и решила поговорить с тобой. Я рада, что он у тебя. Я сообщу Джону и Саре.
– Скажи, чтобы они сюда не приезжали. Мне надо сперва самой с ними поговорить. Он хочет бросить школу.
– Ни в коем случае! – испугалась Лиз. – Он поставит крест на колледже!
– А Джон с Сарой поставят крест на его жизни, если ошибутся в этой ситуации. У него навсегда останется рана. Возможно, она уже есть. Алекс был ужасно подавлен, когда я встретила его в Нью-Йорке.
– Ты его встретила в Нью-Йорке? Как здорово ты поступила, мама!
– Он мой внук, и я его люблю. Мне не важно, гей он или нет. Джону надо бы это тоже как можно скорее усвоить.
– Может, я завтра съезжу и поговорю с ними.
– Будь так добра. Он всегда тебя слушается.
– Сообщу, что Алекс у тебя.
Джон позвонил Оливии спустя десять минут.
– Как он у тебя оказался?
– Позвонил, и я его пригласила. Я велела оставить вам записку. Сожалею, что он этого не сделал.
И Оливия продолжила, высказав сыну то, что у нее накипело:
– Вы с Сарой должны заняться налаживанием отношений с собственным ребенком и обдумать то, что ему наговорили. Он имеет право на человеческое отношение с вашей стороны.
– А он тебе рассказал, что произошло? – с дрожью в голосе спросил Джон. – Я застал его целующимся с парнем в бассейне! И он признался, что гей.
– А ты бы пришел в ярость, если бы застал его целующимся с девушкой? Нет. А ему не нравятся девушки. Его тянет к мужчинам. Вот такой он.
– Он в своем возрасте пока еще не знает, каков он.
– Знает. Как и ты знал в его возрасте. Что, если бы я тебе сказала, что мне за тебя стыдно, потому что тебя тянет к женщинам? Мог бы ты это изменить? И захотел бы?
– Он не гей!
– Гей! – сказала Оливия твердо, с полной уверенностью. Она была как львица, защищая своего внука. – Ты не имеешь права утверждать, какой он. Он лучше знает!
– А ты сама как об этом узнала?
– Он мне летом рассказал. И я убеждала Алекса открыться тебе и Саре. Я его уверяла, что вы поймете. Он так не считал. И мне за вас стыдно, потому что он оказался прав. Если бы я могла предположить, что вы так себя поведете, я бы отсоветовала говорить вам. Я вас люблю, но я в вас очень разочаровалась. Алексу нужна наша поддержка, всех нас. Если его не поддержит семья, то кто же?
– Я не собираюсь поощрять его отношения с мальчиками в моем доме.
– Значит, он не должен жить с вами, раз гей, хотя имеет на это право?
– Что люди подумают?
– Распрощайся ты со средневековьем, ради бога! Если ты этого не сделаешь, они подумают, что ты та еще сволочь, и будут правы. А что Сара? Она такая же замшелая в этом вопросе, как ты?
– У нее сердце разрывается. Она теперь постоянно плачет.
– Он тоже не переставая плачет, и у него больше причин для этого, чем у вас. Его отец – идиот. А у Сары по какому поводу сердце разрывается?