Поднимаясь вверх по лестнице, Михаил Дмитриевич все-таки высмотрел в размытой ручейком глине и подобрал осколок «чертова пальца» с остатками «резьбы» на внутренней вогнутой стороне. Хаживая в библиотеку к Эльвире, он обычно листал разные журналы и однажды в «Науке и жизни» наткнулся на заметку про «палеонтологию под ногами». Оказалось, его детский талисман — всего лишь окаменелый панцирь головоногого моллюска с мудреным названием, водившегося в юрский период…
Свирельников бросил осколок в Волгу, стараясь повторить заученное в детстве движение, но у него ничего не получилось: «чертов палец» громко, как обыкновенный камень, бултыхнулся в воду, подняв фонтан брызг. Вздохнув, Михаил Дмитриевич достал «золотой» мобильник, чтобы набрать Алипанова, и вдруг обнаружил, что связи нет: красный пунктирный столбик на дисплее, показывающий уровень принимаемого сигнала, попросту исчез…
Когда он вернулся, Леша старательно мыл машину, отжимая губку в красном пластмассовом ведре с водой. Две неизвестные собаки лежали поблизости и внимательно наблюдали за водителем, точно дожидались, пока он закончит, отдаст им ключи, и они смогут уехать на чистом джипе куда-то далеко, где у них будут свой дом и добрый хозяин.
— У тебя мобильник работает? — спросил Свирельников.
— Нет. Хозяйка сказала, здесь вообще не берет, в Селищах еле-еле, а в лесу есть места, где отличная связь. Ерунда какая-то…
— Техника! — согласился Михаил Дмитриевич и пошел в дом.
Светка, одетая и причесанная, сидела за столом, покрытым старой потрескавшейся клеенкой, слушала магнитофон, бубнивший дебильный подростковый рэп, пила парное молоко и заедала белым хлебом.
— А где Анна? — спросил Свирельников.
— На работу ушла.
— На какую работу?
— Сказала, за свиньями убирать.
— Виктор не приходил?
— Приползал! — Девушка брезгливо кивнула на дверь, ведшую в ту часть дома, где прежде жили Волнухины-старшие.
Свирельников заглянул туда: Витя, как был в гимнастерке и плащ-палатке (только без сапог), лежал ничком на кровати, напоминая свергнутый с пьедестала памятник воину-освободителю. Он глухо храпел в подушку, и в помещении стоял тяжкий водочный перегар, усугубленный закусочной неразборчивостью.
— Ты не будешь так пить? — жалобно спросила Светка, когда будущий ее супруг, проведав павшего друга, вернулся.
— Почему ты спрашиваешь?
— Папа так пил…
— Так не буду.
— А как будешь?
— Так, чтобы не спятить от этой жизни. Ты готова?
— Оф кос! — ответила она. — А можно, я в кроссовках пойду?
— Лучше в сапогах. В лесу, наверное, сыро…
— Да-а? — Девушка строго осмотрела себя в зеркале и поправила на голове бейсболку.
Они вышли на крыльцо. Леша уже помыл машину и теперь натирал ее специальной восковой мастикой. Собаки, сообразив, что дело идет к завершению, ждали окончания автокосметики, нетерпеливо присев и шевеля хвостами.
— О, Волга, колыбель моя! — воскликнула Светка и потянулась с укоризненной женской недостаточностью, адресованной Свирельникову. — Хочу на тот берег!
— Зачем?
— Не знаю…
Вынули из багажника сапоги и переобулись, сидя на лавочке перед домом. Михаил Дмитриевич надорвал целлофановый пакет с надписью «Друг-портянка», достал оттуда фланелевые куски материи, отмерянные кем-то, явно понимавшим толк в этом деле, ловко, чуть не в одно движение, обернул ногу и вставил в сапог.
— Вау! — восхитилась она, надевая шерстяной носок.
— Тренировка! — объяснил бывший офицер.
— А ты кто был?
— В каком смысле?
— Ну, там младший лейтенант или майор?
— Младших лейтенантов не бывает.
— Здрасьте! А как же Аллегрова поет:
Младший лейтенант, мальчик молодой.
Все хотят по-тан-це-вать с тобой…
— Петь можно все, что угодно. А в армии первое офицерское звание — лейтенант.
— А ты кто?
— Капитан.
— Значит, ты как бы моряк?
— А капитан Миронов разве моряк был?
— Какой Миронов? Отец Маши Мироновой? Как же у тебя все запущено! Отец Маши Мироновой — артист Андрей Миронов, он даже умер на сцене…
— Я про другого Миронова.
— Другого зовут Евгений. Он Идиота играл.
— Господи! Ты «Капитанскую дочку» читала?
— Читала. В школе. А-а… Ну, поняла! Что-то я сегодня какая-то невъедливая… — вздохнула Светка и пошла в дом. — Я сейчас…
— Ты куда?
— Посмотрюсь, как я в сапогах.
Свирельников подумал, что Тоня по сравнению с его новой подругой вообще была «синим чулком». Во всяком случае, отправляясь за грибами, не разглядывала себя перед зеркалом. Может, и зря…
— Ты-то пойдешь в лес? — спросил он Лешу. Водитель замялся:
— Я грибы не очень…
— А что ты очень?
— Можно, я порыбачу? Хозяйка разрешила удочку взять. Червей я уже набрал под камнем…
— И я тоже порыбачу! — подхватила Светка, появляясь. — В лесу сыро…
— Порыбачите, — пообещал директор «Сантехуюта». — После обеда, на вечерней зорьке. А сейчас идем в лес. Строем!
Он достал из багажника корзины — большую для себя и маленькую для Светки, проверил, там ли ножи с пластмассовыми ручками, и на всякий случай взял целлофановый пакет: вдруг грибов окажется очень много. Леша подхватил красное ведро, выплеснул остатки воды, нажал кнопку на брелоке — автозамок громко лязгнул, послышались два коротких гудка и один протяжный: включилась сигнализация. Собаки, поняв, что их мечты о новой жизни снова жестоко обмануты, встали и проводили уходящих коварных людей взорами, исполненными всепрощающей песьей тоски.
К лесу двинулись мимо хлева, обшитого почерневшими досками, через длинный огород, занятый в основном картофелем. Ботва начала уже желтеть и подвядать, а в нескольких местах ровные грядки были нарушены и перекопаны, там валялись высохшие коричневые плети с оставшимися на них маленькими, как орехи, зелеными картофелинками. Справа тянулись грядки моркови, репы, петрушки, позднего крупного редиса, наполовину высунувшего из земли свои продолговатые красные тельца. Среди единообразно зеленой ботвы странно выделялись фиолетовая грядка свеклы да высокие желтые раскидистые зонтики созревшего укропа, похожие на сложные многофункциональные антенны. У забора густо поднимались банановые опахала хрена. Светка восхищенно остановилась возле больших белых кабачков, напоминавших греющихся на солнце хрюшек.
— Ух ты! — сказала она. — А патиссоны так же растут?