– Надежда умирает последней, простите за банальность, – сказал заведующий отделением. – У вас, я вижу, она живет до сих пор. Простите, Тома, еще раз, но мы – врачи, а не волшебники Изумрудного города. Мы говорим людям правду. Правда в том, что ваша дочь Олеся умерла. Если вам будет от этого хоть немного легче – она ушла во сне. Не мучилась, просто закрыла глаза и больше не проснулась. Даже думала о чем-то хорошем: на лице осталась улыбка. Легкая, но улыбка. Всем нам надо жить, прошу прощения и за эту банальность.
Тамара снова глубоко вздохнула.
– Когда я смогу ее забрать?
– Сначала сделают вскрытие.
– Ее обязательно нужно кромсать?
– Так положено. Потом тело нужно забальзамировать. Вы здесь хотите ее хоронить?
– Нет. Дома, в Кировограде. И пожалуйста, если уж так положено… ну… резать… Оставьте мою девочку красивой.
– Лица мы не тронем, Тома. Не волнуйтесь. Сейчас отдохните. Так или иначе, все позади, и силы вам еще понадобятся.
Войдя в кабинет начальника Кировоградского УМВД, адвокат Ян Яковлев остановился прямо в дверях и громко, стараясь, чтобы его услышали все, кто находился в приемной, проговорил:
– Господин подполковник, я к вам пришел как к официальному лицу!
– Хватит цирка, господин Яковлев. Проходите и закройте дверь за собой.
– Здесь не цирк, уважаемый Виктор Сергеевич, и я не…
– Дверь закройте! – повысил голос подполковник Атаманюк.
Подчинившись, Ян Яковлев быстро пересек кабинет, расположился за столом напротив подполковника, положил перед собой кожаный портфель, похлопал рукой по поверхности.
– Вот здесь.
– Что у вас там? И хватит спецэффектов. У меня и без них от этого дела голова болит.
– Заявление, Виктор Сергеевич. Официальное. Вы обязаны принять меры.
– Каких мер вы от меня ждете?
– Отпустите до суда Грекова и Крутецкого. Под подписку о невыезде. Обещаю: оба будут сидеть под домашним арестом, как миленькие.
Начальник милиции потер ладонью воспаленные от недосыпания глаза.
– Уважаемый, сколько раз мне говорить вам очевидные вещи? Вы юрист, и вам как раз это должно быть понятно. Следствием занимается прокуратура. Потому решение о том, кого выпускать, а кого держать дальше, тоже принимается только прокурором.
– Вас послушают, – уверенно проговорил Ян Яковлев. – Тем более когда появится такая информация, какая следователю прокуратуры поступить так быстро вряд ли сможет. Потому я и принес вам официальное заявление. Вам, а не в прокуратуру.
– То есть я, по-вашему, должен позвонить прокурору и как-то повлиять на него?
– Вы сделали слишком буквальный вывод, если можно так сказать. Хотя суть верная: в создавшейся ситуации только начальник милиции способен оперативно вмешаться и спасти человеческие жизни.
– О чем вы? Я пока ничего не понимаю. Кроме того, господин адвокат, что вы стараетесь хорошо делать свою работу, отработать гонорар и любой ценой вытащить подзащитных из камеры. – Начальник милиции откинулся на высокую спинку кресла, закурил. – Давайте сразу договоримся, господин Яковлев. Мы оба знаем, чьих детей вы защищаете…
– Не только я. У Крутецких свой адвокат. Я просто в данный момент уполномочен…
– Я в курсе всех ваших дел! – отмахнулся Атаманюк. – Сам я, между прочим, тоже ждал, какое решение примут там. – Он многозначительно поднял указательный палец, показывая на новый натяжной потолок. – С этим делом влипли многие. Если бы не шум… Словом, произошло то, что произошло. Греков, Крутецкий и этот третий, Марущак, сидят. Обвинения им предъявлены. Девчонка умерла, завтра ее хоронят, на кладбище будет дежурить усиленный наряд милиции, ожидаются беспорядки. И если бы Греков с Крутецким сидели сейчас на подписке, беспорядков было бы значительно больше. Получается, господин адвокат, вот что: их нахождение в СИЗО – дело, можно сказать, политическое. И я не преувеличиваю. А в политику, господин Яковлев, я на своем месте предпочитаю не лезть. Прокурор города – тоже. И вам не советую.
– Это не политика, Виктор Сергеевич.
Расстегнув портфель, адвокат вынул оттуда тонкую кожаную папку. Из папки – листок бумаги с текстом, набранным на компьютере. Внизу страницы стояла его подпись. Протянув документ начальнику милиции, адвокат скрестил руки на груди и приготовился ждать.
Пробежав глазами текст, Атаманюк взглянул на Яковлева поверх листа, затем перечитал написанное. После снова закурил, помолчал, усваивая новую информацию. Затем отодвинул лист, спросил:
– Откуда у вас эти данные? Как я пойму, что вы ничего тут не придумали?
– Дело громкое, сами же согласились. – Адвокат изобразил улыбку. – Фамилии всех, кто так или иначе к нему причастен, публикуются в средствах массовой информации и звучат в новостях по телевизору. Неудивительно, что начальник оперативной части колонии, в которой отбывает наказание отец Олеси Воловик, нашел возможность связаться со мной. Ведь защищаю Артура Грекова я, хотя судьбы остальных молодых людей, в первую очередь Игоря Крутецкого, мне тоже небезразличны.
– Удивительно, что начальник оперчасти, на которого вы ссылаетесь, нарушил субординацию. И не доложил обо всем этом, – подполковник постучал пальцем по адвокатскому заявлению, – своему руководству прежде, чем вам.
Ян Яковлев промолчал. Его молчание было красноречивее любого, даже самого короткого и обтекаемого ответа.
– Раз у нас тут разговор откровенный, господин адвокат, я скажу то, что вы без меня прекрасно знаете, – начал подполковник Атаманюк. – Думаю, эта вот информация поступит туда, куда начальник оперчасти обязан о подобном сообщать, через несколько часов. Ближе к вечеру. Но адвокату одного из обвиняемых ее можно продать, и ваши клиенты ее купили. Может, даже в складчину с Крутецкими. И сейчас вы пытаетесь принимать меры. Что мы имеем, господин Яковлев? Начальнику оперативной части колонии сообщили его оперативные источники, что отбывающий наказание Виктор Воловик, отец Олеси Воловик, обсуждал с представителями криминалитета возможность наказать насильников, виновных в смерти его дочери. И, что характерно, уголовники восприняли идею с энтузиазмом. Более того, Воловику, убитому горем, вроде бы предложили помощь. Администрация колонии обязана была сообщить Воловику о смерти дочери. Его также отпускают на похороны. Суть вашего заявления: в свете последних событий Артур Греков, Игорь Крутецкий и Юрий Марущак могут не дожить до суда. Их убьют в следственном изоляторе. Да и вообще, с момента смерти Олеси Воловик не только здоровье, но и жизнь молодых людей оказались под угрозой. Вывод: их нужно спасать. То есть, вы полагаете: прямая угроза жизни обвиняемых со стороны уголовников дает все основания освобождать их под подписку. Или, как вы тут указываете, под залог. Пока все верно, я вас правильно понял?