– С какой стати? – успокоил ее Георгий Константинович. – Это благородный напиток.
– Можно подумать, что к опьянению приводят только неблагородные, как ты говоришь, напитки.
– Пьяным, деточка, можно быть и без вина, – изрек старую истину Одобеску и заложил себе за воротник салфетку. – Приступайте к еде, дорогая Аурика Георгиевна. Да сложится наш вечер сегодня так, чтобы у вас о нем остались воспоминания на всю жизнь. Даже когда меня не станет, – просто добавил он и вооружился столовыми приборами. – Не грустите, моя прелестная леди. Жизнь прекрасна!
С этим ощущением отец и дочь Одобеску бродили по вечерней Москве. Аурика потащила Георгия Константиновича к памятнику Пушкину, обещая показать место, где, как правило, до наступления сумерек негласно проводились «смотрины», а потом из-за этого многократного переглядывания сгущался воздух и начинал искрить стойким интересом сторон друг к другу.
– Ну, это не новость, – поражал дочь своей осведомленностью барон Одобеску и оценивающе смотрел на попадавшихся навстречу нарядных девушек.
– Папа, – сделала ему замечание Аурика, – ты, вообще-то, со мной!
– Я помню. Поэтому так и смотрю. Изучаю, так сказать, конкурентную среду.
– Что ты изучаешь? – опешила его дочь.
– Я изучаю «предложение». Между прочим, законы управления экономикой твоему отцу тоже известны. И я хочу тебе сказать, детка, их «предложение» не отвечает моему «спросу». Из чего я делаю вывод, что у нас с тобой, а точнее, у тебя конкурентная среда не сформирована.
– Папа, мы не на ярмарке, – вспылила Аурика. – Ты смотришь на этих девочек так, словно собираешься их съесть с потрохами.
– Да ты что?! – притворно изумился Георгий Константинович. – Неужели я выгляжу таким кровожадным? На самом деле это моя гордость превращает меня в надменного старика.
– Ты не старик! – запротестовала девушка.
– Рядом с тобой – нет. Рядом с тобой – я молодой и красивый. Немного полноват, но моему костюму это нисколько не мешает.
– Потому что ты – Одобеску, – подыграла отцу Аурика и повисла на его руке.
На статную пару оборачивались прохожие, сидевшие на скамейках провожали их взглядом, про себя сочиняя невообразимые истории их знакомства, в которых внешнее сходство – это знак судьбы.
– Пройдемся по Тверской, – предложил Георгий Константинович, используя старомосковское название улицы, и поцеловал дочери руку, подмигивая одним глазом. Аурика не возражала: «Играть так играть», – разрешила она сама себе и любовно провела рукой по отцовским волосам.
– Не дразни гусей, Золотинка, – прошептал ей Одобеску и, выпрямившись, одарил ее восхищенным взглядом.
«Красиво!» – призналась себе девушка и, преисполненная благодарности отцу, величаво пошла рядом, отбросив от себя двусмысленные впечатления последнего месяца жизни. Они лишние.
* * *
Спустя много долгих лет резкая в своих выводах Аурика Георгиевна заявила своим дочерям о том, что ее удачная женская жизнь – это результат мудрого воспитания Георгия Константиновича, чего не скажешь о них – четырех девицах Коротич.
– Как ты можешь?! – возмутилась старшая, Наталья, усмотрев в материнских словах неуважение к своему отцу, Михаилу Кондратьевичу. – Папа нас всегда поддерживал.
– Вас поддерживал, – надменно изрекла перевалившая семидесятилетний рубеж седовласая и очень полная Аурика, – а меня мой папа держал и удержал. Это, скажу я вам, не одно и то же. И вот в итоге – у меня счастливая женская судьба, а у вас что?
– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – кричала на мать Наталья Михайловна, и за спиной у нее сверкали глазами три остальные сестры Коротич.
Об этом же в свое время беседовал с дочерью и барон Одобеску, периодически намекавший своему любимому дитя на ее удивительную неспособность усваивать жизненный опыт.
– Аурика Георгиевна, – покрикивал он. – Вас жизнь не учит! Отчего вам нравится наступать на грабли с завидным упорством?
– Потому что он меня бесит! – рычала разгневанная дочь, в очередной раз выгнав из дома тихого Коротича.
– Вы – хамка, дитя мое!
– А ты сводник! – не оставалась в долгу Аурика и, захлебываясь, глотала воду, пытаясь успокоить пересохшее от возмущения горло.
– Потрудитесь уйти к себе! – не выдерживал Георгий Константинович, хватаясь за сердце.
– Вот только не надо! Не надо показывать, что я довела тебя до сердечного приступа, – визжала младшая Одобеску, размахивая руками, но требованию отца подчинялась безоговорочно. Однако, не дойдя до своего убежища, ныряла в Глашину комнату:
– Няня, ему, наверное, плохо. Вечно доведет себя, а потом я виновата! Накапай ему чего-нибудь сердечного.
Глашу дважды просить не было никакой необходимости: на прикроватной тумбочке в узкой граненого голубого стекла водочной рюмке уже благоухали разведенные в воде капли Зеленина, количество которых менялось в зависимости от накала страстей. Сегодня их было тридцать.
– Отнеси скорее! – торопила Аурика, и Глаша сломя голову неслась к Георгию Константиновичу, расхаживающему по гостиной взад и вперед.
– Спасибо, – не глядя, протягивал он руку и залпом опрокидывал в себя волшебное зелье.
«Сдался ему этот Коротич!» – бунтовала у себя в комнате строптивая Золотинка.
– Не хочет – не надо! – бушевал Георгий Константинович и через минуту стучался в комнату к дочери со словами примирения.
– Нельзя! – отказывалась общаться Аурика и проклинала тот день, когда отправилась искать пропавшего Коротича в студенческое общежитие.
К этому шагу ее подтолкнуло не столько желание встретиться со старым товарищем, сколько потребность угодить отцу, открывшемуся ей в тот знаменательный августовский вечер совершенно с неожиданной стороны. И еще ей было до крайности любопытно, в чем кроется секрет отцовской привязанности к самому неинтересному, как она думала, и скучному из ее ухажеров. Аурика по-прежнему продолжала считать, что Коротич – редкостный зануда, навевающий тоску на всех, кто появляется в его поле зрения. Тоски, по мнению Аурики, вокруг и так было предостаточно, но, если отец так хочет, она вернет Коротича на место, чего бы ей это ни стоило.
Знай Миша о том, какие мысли роились в кудрявой голове драгоценной Золотинки, он не потрудился бы даже спуститься с испачканных побелкой козел, чтобы поприветствовать гостью. Но неожиданное появление Аурики в стенах ремонтируемого к учебному году общежития обезоружило будущего математика, так и застывшего с малярной кистью в руках.
– Коротич! Слезай, – приказало ему заметно пополневшее за то время, что они не виделись, божество. – Куда ты делся?
– У меня были дела, – растерялся Миша и послушно спрыгнул с шатких козел.
– Это не дает тебе права исчезать без предупреждения, – пожурила его Аурика, воодушевленная тем, как реагирует на нее это «чудо» с заляпанной краской газетой на голове. – Что у тебя случилось?