Поразмыслив, Михаил решил встретиться со «смотрящим» Центрального округа, — «положенцем» Репой. Почему-то именно на этот округ приходилось подавляющее число ограблений. Кроме того, Репа давал «крышу» антикварщикам, и его не могло не беспокоить положение дел в его вотчине.
Смотрящий округа Репа слыл человеком закрытым, об этом знали все. И это при том, что положенец вел подчеркнуто богемный образ жизни — появлялся на разного рода презентациях, на светских раутах и был лично знаком со многими известными политиками и деятелями искусств. Но, в сущности, это была всего лишь оболочка, так сказать, панцирь, через который невозможно было достучаться до его настоящего нутра.
А был он человеком очень расчетливым и умным, редко с кем шел на сближение и, не взвесив все «за» и «против», не предпринимал никаких шагов. Встречался он с известными людьми не потому, что желал быть в курсе всех светских новостей, и совсем не для того, чтобы поднять на неведомую высоту свой личный рейтинг (он в нем не нуждался), а затем, чтобы поддерживать и развивать налаженные контакты. Ведь ничто так не располагает к взаимному доверию, как просторные салоны с мебелью из красного дерева и хрустальными люстрами, полыхающими тысячами свечей. А если здесь же находится с десяток шикарнейших девиц, у которых глубина декольте достигает пупа, то у каждого присутствующего возникает ощущение, что все они принадлежат к некоторому тайному ордену избранных.
Нечто подобное все чаще шевелилось в душе у человека, которого одни уважительно величали господином Реповым Петром Васильевичем, а другие знали как Репу — «положенца» со стажем. Его жизненный багаж включал четыре судимости и долгие путешествия по северной России, с непременным посещением целой дюжины пересылок и колоний.
Чертанов понимал, что авторитет такого уровня просто так на встречу не пойдет. Прежде чем сделать шажок в сторону мента, он, будучи человеком очень осторожным, обязательно посоветуется с ворами, а возможно, спросит совета у самого Варяга, держателя общака.
Если все-таки подобная встреча состоится, то Репа вряд ли захочет ее афишировать — подавляющее большинство воров по-прежнему с брезгливостью относятся к подобным контактам.
С Репой Чертанов был почти незнаком, если не считать очень короткой встречи в кабинете начальника отдела. Но в то время Михаил Чертанов был всего лишь одним из оперативников и вряд ли запомнился уркагану. Тогда, несколько лет назад, Репу, оказавшегося на месте разбора двух враждующих группировок, удалось «закрыть». Его пытались «расколоть» целой бригадой, но он очень уверенно швырялся ответами, как будто с каждым из пяти оперов играл в пинг-понг.
Единственное, что они сумели сделать с ним в тот раз, так это продержать пару ночей в СИЗО. Но уже на третий день у здания Петровки собралась толпа адвокатов, грозно шевелящих густыми бровями и внушительно помахивающих кожаными папками. Они пугали муровцев общественным мнением и прокуратурой, заявляли, что немедленно будут подавать апелляции, и жаловались телевизионщикам. Репу пришлось отпустить. Подхватив подопечного под белые руки, адвокаты торжественно усадили его в «Мерседес» и лихо отъехали в ресторан отмечать заслуженную победу.
Ближайшим другом Репы был щипач с характерным погонялом Малыш. Он и вправду был очень небольшого росточка, с тщедушным, почти детским тельцем. Что не мешало ему быть одним из первых парней на «чалкиной деревне». То была дань его немалым заслугам перед братством.
Щипачи редко изменяют своим привычкам, что обычно вызвано не столько чувствами корпоративной солидарности, сколько труднообъяснимым суеверием. Если карманник специализируется на кражах в поездах метро, то его вряд ли вытуришь на поверхность. Он может внушить себе все, что угодно: глаза слезятся от яркого света, аллергия на запах выхлопных газов, но ни за что не откажется от своих привычек. И, очутившись на улице, «тоннельщик» не запустит руку в карман жертве даже в том случае, если рядом не окажется ни единого свидетеля.
Та же история с карманниками, промышлявшими на рынках, которые вне места своей «работы» ведут себя безобиднее новорожденных младенцев.
Карманник привыкает к территории своего промысла так же основательно, как щука — к родной заводи. В этом отношении Малыш не отличался от остальных щипачей. Точнее, являлся классическим представителем своего племени. Промышлял он в основном в ГУМе, толкаясь у входа или шастая по этажам в поисках подходящего лоха.
Об этой его привычке знали многие, но никто из оперов даже не пытался отловить Малыша, понимая, что это дело не только непростое, но и очень хлопотное. В случае малейшей опасности карманник бросал добычу на пол, а сам падал рядом, пуская изо рта пену и прикидываясь эпилептиком, что мгновенно находило сострадание у собравшейся толпы. Малыш вообще считался фартовым щипачом. Не у каждого встретить такую завидную судьбу — за пятнадцать лет интенсивного труда лишь дважды оказаться на зоне. Оба раза сроки были невелики, и само пребывание на зоне больше смахивало на непродолжительную экскурсию.
Чертанов с Малышом был знаком. И даже дважды доставлял его на Петровку для профилактической беседы. Малыш пыхтел сигаретой, беззащитно, почти по-детски улыбался и даже давал клятвенные заверения, что последний грош им был украден едва ли не в позапрошлом столетии. Подобные сказки в душе опытного опера вызывали понятный скептицизм.
Теперь пришло время повидаться с Малышом. Натянув куртку, Михаил отправился в ГУМ.
Малыш появился в универмаге ближе к вечеру, когда толпы приезжих, подрастеряв за день бдительность, ринулись к дорогим витринам, чтобы, подобно торнадо, снести на пути своего следования любую броскую вещь. Сумерки — праздник для щипачей. Остается только выбрать клиента порассеяннее и, пристроившись рядышком, основательно поковыряться в его карманах.
Чертанов, с высоты второго этажа, с интересом наблюдал за Малышом, который стоял спокойно, лишь временами озабоченно посматривал на часы. Щипач напоминал обыкновенного посетителя, поджидающего в толчее приятеля. Своим неброским росточком он не вызывал у покупателей ни малейшего подозрения.
Чертанов усмехнулся, подумав о том, сколь широко распахнулись бы от изумления их рты, если бы они узнали, что Малыш является едва ли не самым искусным вором столицы. Ежемесячный «заработок» коротышки составлял доход предпринимателя средней руки. И никаких налогов.
Щипача следовало ловить за руку, привлекая на свою сторону потерпевшего. Но как это сделать, если опытный карманник во время работы превращается в оголенный нерв и чувствует опасность почти физически?
Лицо Малыша, как обычно, сохраняло наивное, почти детское выражение. Но опытному оперативнику было видно, как беспокойно бегали его глазки. Вот, в праздной толпе он отыскал жертву — лощеного пузатого дядьку в короткой распахнутой дубленке. Мужчина был слегка суетлив, часто залезал во все карманы, выуживая из каждого по толстенной пачке банкнот. Подолгу останавливался у витрин и снова хлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли деньги.
Мечта любого карманника — по-другому его не назовешь. Скорее всего, дядька прибыл откуда-нибудь из Сибири, где нефти больше, чем пресной воды. Глаза у мужчины сверкали, на лице был написан откровенный восторг — даже неискушенному наблюдателю было видно, что он готов потратить в универмаге накопления последних десяти лет. Лоб, собравшись в мелкие складки, отражал активный мыслительный процесс — с какого этажа все-таки следует начинать? Незаметно оглядевшись, Малыш праздной походкой направился к мужчине. У сибиряка из накладного кармана дубленки острым уголком торчал кожаный «лопатник», притягивающий к себе взгляд карманника. Чертанов, спрятавшись за угол, навел на него видеокамеру, многократно увеличив изображение Малыша. Их разделяло по меньшей мере пятьдесят метров, а ощущение было такое, что щипач стоит на расстоянии вытянутой руки. Он даже не смотрел в сторону сибиряка, удивленно разглядывающего что-то в витрине, прошел мимо, лишь коснувшись его локтем. Но «лопатник», будто бы повинуясь какой-то волшебной силе, скользнул в рукав к Малышу, где и растворился.