"Я сказал Василию, что тебе нельзя расстраиваться и волноваться, у тебя от этого мозги отказывают. В твоей медицинской карте наверняка записано все, что касается лекарств. Ты поняла, чего я хочу от тебя?"
- Давай будем учиться выводить математические символы, - говорил он между тем. - Смотри внимательно и запоминай, какой символ как выводить на экран. Для этого устанавливаем специальный режим и пользуемся клавишей АН... Некоторое время они действительно занимались делом, потом Наташа начала все чаще ошибаться и забывать то, что ей показывал Мирон.
- Да что с тобой? - с досадой спросил он. - Что ж ты сегодня такая бестолковая? После бессонной ночи, что ли? Губы Наташи задрожали, она отвела глаза. "Тьфу, болван, - обругал себя мысленно Мирон. - Зачем я так с ней? Девочка в такой сложной ситуации, а я от нее требую Бог знает чего. Другая на ее месте вообще ничего не соображала бы от ужаса, а она держится, и держится превосходно".
- Я боюсь, - еле слышно проговорила она.
- Чего ты боишься? - спросил он как можно равнодушнее.
Внутри у него все похолодело. Так и есть, она не выдержала, забыла обо всем и сейчас начнет обсуждать с ним вслух то, что предназначено только для молчаливого и беззвучного монитора компьютера. Все пропало. А какой был замысел!
- Я боюсь умереть здесь. Ты говорил с Василием Игнатьевичем про лекарства?
- Нет, не говорил.
- Ты же обещал! Я так надеялась на тебя. А сегодня опять пришел этот заморский врач и сделал мне укол. Он пришел один, без Василия Игнатьевича, и я даже не смогла ничего ему объяснить, он же не понимает по-русски. А вдруг мне станет плохо? Здесь никто не знает, как мне помочь. Я не могу ни о чем думать, кроме этого, понимаешь? Ты сердишься, что я бестолковая, а как я могу не быть бестолковой, если я все время только и делаю, что прислушиваюсь к себе, нет ли признаков отека, озноба, зуда. Ты не понимаешь, что такое аллергия! Ты не понимаешь, как это страшно, когда вдруг чувствуешь, что дышать становится все труднее, в горле появляется ком, и он разрастается, разрастается, заполняет собой все пространство, и ты уже не можешь глотать, а потом начинаешь задыхаться! Она уже не говорила шепотом, она почти кричала, по лицу ее текли огромные прозрачные слезы, губы тряслись. Мирон смотрел на нее и с трудом удерживался, чтобы не дать торжествующей улыбке прорваться на лицо. Она все поняла. И она все делает как надо.
- Хорошо, - сухо произнес он, - я сейчас же поговорю с Василием, если ты настаиваешь. Только, ради Бога, перестань плакать, меня раздражают женские слезы.
Он резко поднялся и вышел из комнаты. И тут же наткнулся на недоумевающий взгляд охранника: с чего это Мирон вышел от девушки без команды? Он должен заниматься с ней до тех пор, пока не привезут обед. Только тогда ему разрешено пойти к себе.
- Мне срочно нужен Василий, - твердо сказал Мирон. - Очень срочно. Я не вернусь к девушке, пока не поговорю с ним.
Охранник, не ответив ни слова, снял трубку висящего на стене телефона. Через пару минут Мирон уже сидел в комнате Василия.
- Слышал, слышал, - озабоченно произнес тот. - И что ты предлагаешь?
- Мое дело - предупредить. Она так напугана, что не может заниматься. Если это правда, что должны приехать какие-то люди, чтобы оценить ее интеллектуальный уровень и знание математики, то могу вам обещать, что они будут страшно разочарованы. Я и раньше обращал внимание на то, что Наташа показывает очень неровные результаты, то блестящие, то совсем никудышные, но никак не мог понять, с чем это связано. Теперь я догадываюсь, что у нее, по-видимому, бывают боли или она просто плохо себя чувствует, но вынуждена терпеть, потому что боится, что вы дадите ей не то лекарство. Я считаю, что вы должны знать об этом. В состоянии стресса, а тем более при болях, она не может работать. Если же вы будете давать ей лекарства, то последствия могут оказаться фатальными. Вы что, не знали об этом, когда привезли ее сюда?
- Не твое дело, - хмуро буркнул Василий. - Она сама-то знает, чего нельзя ей давать?
- В том-то и дело, что нет. Врачи в больнице знали, и этого было достаточно. Я по себе знаю, врачи больным почему-то этого не говорят, только в карту записывают. У меня один раз было такое. Мне аппендицит вырезали, так врач после операции сказал, что я дал аллергическую реакцию на одно лекарство. Так и сказал: "на одно лекарство". А на какое именно, сказать не удосужился. Вы ж знаете, как врачи к больным относятся. Как к подопытным кроликам, которым и знать не обязательно, что такое с ними проделывают.
- В карту, говоришь, записывают? - задумчиво повторил Василий. - Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Возвращайся к девочке и работай. Кстати, что это ты там затеял с текстовыми редакторами? Лучше бы химией с ней занимался.
- Вы не правы, - горячо возразил Мирон. - Сейчас без компьютеров нигде не работают. Умение работать с текстами всегда смотрится очень выгодно, если речь идет о работе. Конечно, если вы что-то недоговариваете и речь идет не о том, чтобы дать Наташе какую-то работу...
- О том, о том, - нетерпеливо перебил его Василий. - Больно ты заботливый, прямо брат родной.
- Так это от скуки, - усмехнулся Мирон. - Надо же чемто заняться, коль вы на волю не пускаете. Отпустили бы меня в поселок, я бы там себе зазнобу приискал.
- Перетопчешься. Зазнобу ему... Иди работай.
Мирон вернулся в комнату к Наташе. Лицо ее было заплаканным, но в глазах горел немой вопрос. Он молча уселся рядом с ней за компьютер. На свободном поле красовались ряды математических символов, а под ними вопрос:
"Я правильно поступила?"
Он сделал вид, что внимательно разглядывает написанные ею формулы. Потом одобрительно кивнул.
- Умница, все сделала правильно. Можешь ведь, когда соберешься. Тебе совершенно нельзя волноваться и расстраиваться.
- Да, я знаю, - кивнула Наташа.
Теперь в глазах ее было торжество.
Николай Васильевич Ташков помнил свою ученицу Смирнягину очень хорошо.
- Жаль, что она совсем забросила спорт, - сказал он, когда Александр рассказал ему о своей встрече с Зоей. - Очень способная была девушка. Как у нее жизнь сложилась?
- Не очень. Живет с родителями, работает корректором. Крутит роман с мужиком, который успешно морочит ей голову наличием несуществующей жены, которую он якобы не может бросить. А она, дурочка, верит ему.
- Странно, - покачал головой Николай Васильевич, - она ведь была красивой девочкой. Подурнела?
- Что ты, папа, она стала еще красивее.
- Ты, кажется, был в нее влюблен? Не отводи глаза-то, - усмехнулся Ташков-старший, - не думай, что я ничего не замечал.