– Все, они его вытащили, милый, – сказала она.

– Он умер? Он умер? – Филипп терся о жакет лицом, пытаясь повернуть голову и увидеть все.

Лилибет открыла рот, чтобы ответить. Тело Сомертона безвольно обмякло в руках Роланда. Роланд что-то говорил Маркему, затем начал с силой давить графу на грудь, снова и снова. Маркем вытащил носовой платок и прижал его к белому лбу Сомертона, вытирая кровь.

– Нет, конечно, нет, – слабо отозвалась она. Ей казалось, что в ее вены вместо крови накачали воздух. Ноги дрожали и подкашивались. Этого не может быть. Невозможно, чтобы это происходило наяву. – Конечно, он жив. Конечно, жив. Просто отдыхает.

«Пожалуйста, Господи, пусть он будет жив».

Герцог направился к группке на берегу.

Роланд неожиданным движением перевернул Сомертона лицом вниз, вода хлынула изо рта графа, тот закашлялся и начал отплевываться. Кулаки его сжались, голова приподнялась. Послышался громкий стон.

Жив.

Облегчение возникло где-то в макушке и хлынуло вниз с такой силой, что ноги все-таки подкосились. Она опустилась на землю, прижимая к себе Филиппа, не в состоянии произнести хоть слово.

– Он умер, да? – пробормотал мальчик.

Лилибет заставила себя говорить.

– Нет же! Он жив, милый. Я его хорошо вижу. Немного наглотался воды, но жив.

Она опустила голову, и слезы хлынули в темные волосы Филиппа. Тепло от камней проникало сквозь одежду в тело, как успокаивающая рука.

– С ним все хорошо? А кровь течет?

Лилибет посмотрела. Роланд и Маркем устраивали кашляющего Сомертона на берегу. Герцог уже дошел до них, вытащил носовой платок и теперь помогал Маркему остановить кровь. Сомертону расстегнули пиджак и воротник. Графа отчаянно рвало в высокую грязную траву у реки.

– Немного, – сказала Лилибет. – Но теперь с ним все хорошо. И все будет хорошо. И с нами тоже.

Ветерок, первый за этот день, дунул от реки, заиграл с выбившимися прядками волос, смешался со вздохом облегчения Лилибет. У нее за спиной белый лист бумаги заскользил по камням террасы словно по собственной воле. За ним еще один и еще…

Лилибет посадила Филиппа на правое бедро и встала. Трясущимися руками собрала бумаги и сложила в кучку разбитые камни балюстрады, чтобы она больше не представляла ни для кого угрозу.

Глава 26

Когда Лилибет вышла из спальни Сомертона, в доме все уже затихло и солнце потихоньку опускалось за холмы на западе.

– Леди Сомертон. – Герцог Олимпия поднялся с одного из парных кресел, установленных в оконных нишах коридора. Маркем, сидевший во втором кресле, немного замялся, перед тем как тоже встать.

– Ваша светлость. – Она протянула ему руку. Герцог шагнул вперед и пожал ее со старомодной вежливостью. – Он спит. Доктор решил понаблюдать за ним еще немного. Очевидно, сотрясение мозга оказалось довольно сильным, но доктор уверен, что он скоро поправится.

Маркем скованно поклонился.

– Я буду счастлив посидеть у его постели сегодня ночью, ваша милость. Думаю, вы просто выбились из сил.

Она взглянула на него: под глазами появились круги; волосы, обычно безукоризненно зализанные назад, висят вдоль лица.

– Похоже, вы тоже очень устали, мистер Маркем. Вы точно этого хотите?

– Да, мадам. Я привык не спать допоздна.

Она кивнула на дверь.

– Что ж, хорошо. Спасибо.

Он кивнул и в обезоруживающем молчании вошел в комнату.

– Скажите, – спросила Лилибет, не дав герцогу открыть рот, – на кого все-таки работает мистер Маркем? Признаюсь, я в недоумении.

Герцог пожал плечами.

– Вы ввергаете в недоумение меня, мадам.

Она скрестила на груди руки и окинула его самым суровым своим взглядом, предназначенным Филиппу, когда мальчик становился несносным.

– Я, знаете ли, начинаю думать, что каждый в этом мире работает агентом разведки и все они пляшут под вашу дудку, ваша светлость.

Уголок рта герцога слегка приподнялся в улыбке. Должно быть, ему было около семидесяти, и все же лицо и фигура (атлетическая грация, с которой он двигался, поразительная сила рук – в этом Лилибет убедилась, когда он в одиночку сдерживал разъяренного Сомертона при помощи своей трости) могли принадлежать человеку лет на двадцать – тридцать моложе.

– Моя дорогая девочка, – произнес он мягко, – похоже, вы не такая уж и кроткая, какой кажетесь, а?

– Не такая, – ответила она, – и прошу вас не забывать об этом. Даже не пытайтесь, – она придвинулась ближе и понизила голос, – снова втягивать меня или членов моей семьи в ваши интриги.

– Ага. А скажите, вот эта ваша семья – возможно, мой внук тоже в нее входит?

– Я не вправе об этом говорить.

Он кивнул на ее живот.

– И все же я подозреваю, что вскоре мы породнимся, вы и я. По меньшей мере узами крови.

Лилибет замялась, но всего на мгновение.

– Этого я отрицать не буду, ваша светлость. Тем более что вам уже, кажется, все равно все известно. Правда, как вы узнали, ума не приложу.

– У меня есть свои источники. И Роланд признает его своим? Без оговорок?

– Да.

Герцог кивнул.

– Разумеется, если бы не признавал, я бы безотлагательно привел его в чувство. Не могу допустить, чтобы мой правнук родился во грехе.

– Как мило с вашей стороны столь основательно заботиться о моих интересах, – холодно отозвалась она.

Он заулыбался еще шире.

– Кажется, вы меня недолюбливаете, леди Сомертон. Однако я вами просто восхищаюсь. И пекусь только о ваших интересах.

– Если бы вы о них так пеклись семь лет назад!

– А. – Он заложил руки за спину, как государственный деятель, собравшийся произнести речь. – Но тогда у вас не было бы вашего сына, мадам. А Роланд… что ж, он показал себя с лучшей стороны, но не знаю, повел бы он себя так же отменно в двадцать два, а не в двадцать семь.

– Возможно, все это правда, но – простите меня, ваша светлость, – вряд ли вы имели право это решать.

– Леди Сомертон. – Он протянул ей руку. Она неохотно вложила в нее ладонь. Олимпия накрыл ее ладонью сверху и твердо сжал пальцы. – Прошлое есть прошлое, моя дорогая. А теперь моя непоколебимая преданность отдана вам. Вы мать моего правнука, что само по себе полностью обеспечивает вам мою защиту. – Он поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Но вы больше не будете, – прошептала Лилибет, – втягивать его в свои интриги.

Олимпия тряхнул головой и решительно посмотрел ей в глаза.

– А это, моя дорогая, решать только ему, хотя мне кажется, что он не сделает ничего без вашего одобрения. Ваша власть над ним огромна, мадам, и я верю, что вы используете ее мудро.