— Это как же я спрашивать-то буду? Да и у кого?! Меня тут же на перо поднимут. Поручи мне что-нибудь полегче.
Майор молча отсчитал еще с десяток сотенных и положил их рядом.
— Этого тебе будет достаточно?
Зайцев неопределенно пожал плечами, но деньги взял.
— Здесь тебе хватит не на одну бутылку водки. Да и совсем не обязательно дергать за рукав Кулика и спрашивать, куда тот делся. Сам понимаешь, есть куда более хитрые приемы.
— Например?
— Не обязательно быть другом Кулика, чтобы знать о нем. Достаточно быть в приятельских отношениях с кем-нибудь из его окружения.
— Понял, — обрадованно качнул головой Заяц, запихивая деньги во внутренний карман. Настроение его заметно улучшилось.
— Ну ладно, я пошел, а ты здесь покути еще немного. Только не напивайся, — предостерег Шевцов, — а то народ здесь ненадежный, все деньги могут вытащить.
И, не прощаясь, направился к двери.
Деньги в кармане всегда способствуют искушениям. И Заяц принялся мысленно перечислять приемлемые варианты: можно взять еще пива; второе — поиграть в казино. Есть возможность выиграть кругленькую сумму. Пожалуй, следует остановиться на последнем: капиталы нужно приумножать, деньги должны делать деньги.
Заяц отодвинул пустую кружку и пошел к выходу.
Погода была дрянь. Но хорошее настроение не мог испортить даже мелкий, ставший туманом дождь. Достаточно поднять воротник, чтобы почувствовать себя человеком, ничто так хорошо не греет, как толстая пачка денег, спрятанная у самого сердца.
— Аркаша, — услышал Заяц знакомый голос, — ты ли это?
Заяц обернулся.
— Привет, Зема, давно откинулся? — пожал он руку приятелю.
— Да уже года полтора.
— Где ты сейчас?
— Решил остаться у вас в Москве. Город большой, и при наличии грешков затеряться можно легко, — откровенничал Зема. — Это не какая-нибудь глухая деревушка, где каждый на виду! А я ведь тебя в баре сразу заметил.
Что-то в голосе былого приятеля Зайцеву не понравилось, и он почувствовал, как через воротник проникли струйки дождя, а вместе с ними под куртку забрался и неприятный леденящий ветерок.
Аркадий остановился, внимательно посмотрел в суженные глазки бывшего кореша и нейтральным голосом поинтересовался:
— К чему это ты, Зема, клонишь?
— Ты лоха-то из себя не строй. Неужели не догадываешься?
Зема улыбнулся хищно, плотоядно, глаза неподвижные, какие бывают у удава перед тем, как проглотить кролика.
— Ты не темни, в натуре, о чем базар?
И, уже не скрывая прорывавшейся злобы, кореш зашипел:
— Ты что же это, сучара, с операми дружбу водишь, или ты думаешь, я ничего не видел?
Заяц хотел ответить нахрапом, грубо поставить зарвавшегося приятеля на место, напомнить ему о том, что, будучи на малолетке, тот не поднимался выше полов и драил их со всем усердием, на которое способны только кандидаты в петушиный угол.
Он уже открыл рот, но вместо слов из груди вырвался лишь сдавленный хрип. Что-то острое и омерзительно холодное проникло в брюшину и причинило неимоверную боль.
— Это тебе привет от Кулика! — прошептал Зема в самое лицо и отступил на шаг.
Заяц опустил глаза вниз. И душа, сжавшись от ужаса, забилась под самое горло, не давая стону вырваться наружу.
Потеряв интерес к Зайцу, Зема развернулся и неторопливой походкой беззаботного гуляки направился по своим делам.
С минуту Заяц смотрел вслед своему убийце, а потом, беспомощно опершись о железную изгородь, медленно осел на землю, стараясь не потревожить огромную металлическую занозу, распоровшую такой хрупкий кишечник.
Глава 14
— Вы представляете, мужики, он с нее глаз не сводит, а я ее пялю как хочу, — восторгался Ивашов Гера. — Тело у нее упругое, как резина, груди во! Вы, мужики, знаете, баб у меня было предостаточно, но от нее я просто тащусь.
Гера умело накладывал грим — главное, чтобы не блестело лицо. Осталось подвести глаза, чтобы они выглядели более выразительно, и на щеки наложить немного пудры.
Он посмотрел на часы, через пятнадцать минут его выход. Вполне достаточно времени, чтобы надеть новый костюм и еще повертеться перед зеркалом, отрабатывая наиболее выигрышные движения.
— Гера, а тебе не кажется, что ты играешь с огнем? Ты же сам говорил, что Кулик запретил тебе приближаться к ней даже на шаг. Что будет, если он узнает? — спросил Вовик, второй стриптизер, высокий красивый парень с пластикой танцовщика классического балета.
— А что мне Кулик, — запальчиво прокричал Гера, крутанувшись на стуле. — Есть люди посерьезнее, чем он.
— Я таких не встречал, — признался напарник.
— А я встречал! Я тут с одним человеком виделся, так он мне такое про Кулика рассказал!
— Например?
— А то, что его развенчали уже через час после того, как дали корону. Под этим подписались многие уважаемые люди. А просто так законных не развенчивают. Значит, вел он себя неправильно.
— Что ты этим хочешь сказать? Что при встрече начнешь ему говорить, как он неправильно живет, так, что ли? Ты, видно, забыл, с кем имеешь дело, в этом случае не протянешь и дня! Тебя просто грохнут где-нибудь в подъезде, вот и все! Ладно, сейчас мой выход, — проговорил Вовик, — минут через десять выходишь ты. И не задерживайся, пожалуйста, как в прошлый раз. А то я уже программу отработал, а тебя все нет! Не знал, чем их еще занять.
— Попробовал бы одеваться, — улыбнулся Гера, — у тебя это тоже неплохо получается.
— Для тебя все шуточки, а номер тогда чуть не сорвался.
— Ни пуха, — пожелал Гера, стукнув друга на прощание.
Проходя мимо зеркала, Вовик скользнул взглядом по своей ладной фигуре и небрежно бросил через плечо:
— К черту.
Через приоткрытую дверь ворвались обрывки музыки, истошный и полный желания женский визг, а потом раздались громкие хлопки.
Гера в раздражении захлопнул дверь. Работа стриптизера начинала его угнетать. В целом, все по-прежнему было замечательно, он имел целую толпу поклонниц, готовых отдаться ему, стоит только пошевелить мизинцем; тело оставалось мускулистым, будто он только что вышел из гимнастического зала, но вот душа уже была не на месте.
Очень быстро Гера убедился, что деньги можно зарабатывать гораздо более легким способом и куда в большем количестве, для этого совсем не обязательно трясти задницей перед толпой похотливых самок.
Самое обидное было в том, что все присутствующие смотрели на него как на один из элементов собственного удовольствия, напрочь забывая о том, что он артист. И даже юнцы, едва заработавшие сотню долларов, слюняво кривились, когда он исполнял свои танцы, мастерски освобождаясь от одежды. Скоты! А что говорить о лощеных немногословных господах, упакованных зелеными бумажками по самую крышу. Для них он был обыкновенным товаром, который можно запросто купить. Достаточно хозяину показать на него пальцем, как толпа холуев на полусогнутых побежит узнавать его цену. Но действительность была в ином: глупо было бы отказаться от приглашения станцевать номер на какой-нибудь крутой вечеринке, потому что за пятнадцать минут работы заказчик платил столько, сколько не выходило при самом напряженном графике за три месяца труда на сцене стриптиз-бара.