— Вызывайте милицию!
— Да, конечно, — засуетился директор, и еще через секунду в коридоре послышались его удаляющиеся шаги.
Чертанов подошел к убитой. Выпуклые глаза, успевшие налиться кровью, смотрели одновременно с мольбой и страхом. Рот женщины был широко открыт, как будто она хотела назвать имя убийцы. Да вот не успела. Слова, застрявшие в гортани, так и не сумели выбраться наружу.
А это еще что такое?
На коленях женщины лежал небольшой квадратик картона. Михаил Чертанов осторожно поднял его и перевернул. На картоне черной шариковой ручкой была нарисована корона, в которую ударяет молния.
ДЕЛА СЕКРЕТНЫЕ
Глубоко затянувшись сигаретой, Шатров прикрыл глаза. Дым, не пропустив ни одной альвеолы, пьянящим дурманом прогулялся в легких и заблудился. Наконец дым прорвался через нос тонкими струйками. В этот момент Шатров вдруг напомнил Чертанову свирепого Змея Горыныча на отдыхе. Вот сейчас соберется с силами и вновь даст бой Илье Муромцу!
Чертанов подумал, что ни разу не видел курящего Шатрова. Увиденное стало для него неким маленьким открытием. Михаилу всегда казалось, что Шатров необыкновенно печется о своем здоровье, а тут дымил похлеще океанического лайнера!
Тесный кабинет уже утопал в облаках дыма, но он даже не догадался открыть форточку, чтобы проветрить помещение, и самозабвенно чадил. Чертанов знал, что Шатров уже опоздал на заседание ученого совета, но он по-прежнему не торопился и, казалось, готов был курить до бесконечности.
Наконец Дмитрий Степанович встряхнулся и, разогнав ладонью дым, предложил:
— Давайте спустимся во двор.
— Не возражаю, — согласился Чертанов.
Вышли во двор клиники. Обычно здесь гуляют больные, но в этот час во дворе было пустынно. Устроились на узкой скамейке. У Шатрова был отрешенный вид, однако это не мешало ему подмечать молоденьких медсестер с голыми зовущими коленками; дворового кота, что, задрав хвост, метил рябину, росшую у входа в клинику. И вместе с тем его сознание в эти минуты находилось где-то далеко. Невозможно было понять, какая именно химическая реакция в настоящее время будоражит его нейроны.
— Знаете, что я вам скажу, — наконец сказал Шатров. Создавалось впечатление, что речь дается ему с трудом. — Все гораздо сложнее… Для полноценного развития ребенка важен контакт матери с младенцем, причем в первые дни его рождения. Голосовой контакт с ребенком и прикосновение к нему в самом раннем возрасте позволяют ему четко проводить границу между «я» и «не-я». Если же младенец лишен подобных контактов, у него развивается острый психоз, который в дальнейшем может перерасти в серьезную патологию. Когда мать гладит ребенка по голове, она невольно возбуждает нервные окончания в перегородочной области головного мозга. Младенец начинает осознавать, что его любят, что он необходим. Именно этот фактор является важным звеном в цепи его эмоционального формирования.
— К чему вы все это говорите?
— А вы послушайте дальше. — Шатров отшвырнул окурок, позабыв о том, что рядом стояла урна. — Если подобного контакта не случилось, то происходит затормаживание развития среднего мозга. Психологи подобные вещи называют чувственными отклонениями. Так или иначе, в дальнейшем поведение подобной личности нельзя считать нормальным. Они жестоки, непредсказуемы, замкнуты. Я как-то побывал в Лондоне на конгрессе психологов, и один профессор из Бельгии сделал очень интересный доклад. Оказывается, нечто подобное происходит и с животными. Например, с детенышами обезьян, если их держать в изоляции от матери.
— И что же с ними происходит?
— Они начинают нападать на своих сородичей совершенно без всякой причины. Странно, не правда ли? Атака без причины не свойственна животным, они нападают только в двух случаях: или когда охотятся, или когда чувствуют угрозу.
— К чему вы клоните? — спросил Чертанов.
— А к тому, что это еще раз указывает на то, что мой отец не мог быть маньяком. У него другой тип поведения, другой психологический портрет. В детстве он не был лишен чувственных контактов. Его любили и отец, и мать. До четырех лет… До того самого времени, пока не сформируется личность. С моим дядей все происходило иначе. Он остался без родителей, когда ему исполнилось полгода. Потом был этот интернат-детдом. — Шатров замолчал и вновь потянулся к пачке сигарет. Но нет, он безжалостно скомкал пачку и в сердцах зашвырнул ее в траву. Оно и правильно, тот никотин, что успел осесть на легких доктора за время их беседы, способен довести до паралича целый табун лошадей. — Знаете, мне как-то пришлось побывать в детском доме для грудных детей. Там стоит такой ор, что просто перепонки лопаются, но ни воспитатели, ни нянечки к детям не подходят. Я у них спрашиваю, почему же вы их не успокаиваете? Взяли бы на руки малыша, покачали. И знаете, что они мне ответили?
Чертанов пожал плечами:
— Даже не представляю.
— А они мне ответили, что у них такое правило — не брать ребенка на руки! Если взять одного, то обязательно будут проситься и другие. А их там несколько десятков, всех не понянчишь. Вот такая жестокая диалектика, — задумчиво протянул Дмитрий Степанович. — Ходят между орущими детьми и ничего не могут сделать.
— Все это похоже на правду, не могу с вами не согласиться, — вынужден был признать Чертанов.
— Если это так, тогда получается, что мой дядя и есть тот самый маньяк, который безнаказанно орудовал столько лет.
— Получается, что так, — согласился Чертанов.
— Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать. Пока я рос, мы получали денежные переводы, но никто не мог понять, от кого они. Теперь я понимаю, что деньги присылал младший брат отца. Потом переводы перестали приходить. Значит, тогда он уже умер… Видно, он считал себя виноватым в судьбе старшего брата и таким вот образом старался замолить свою вину. Мне непонятно только одно что заставило моего отца взять всю вину на себя? — с недоумением признался Шатров.
— Здесь как раз все понятно… Они же были родные братья. Ваш отец просто любил его и поэтому взял всю вину на себя. Может быть, считал себя виноватым в том, что с ним произошло.
— Мой отец здесь был ни при чем! — почти выкрикнул Шатров.
Чертанов пожал плечами:
— А он так не думал.
— Но неужели он не понимал, что его смерть будет напрасной! — в отчаянии воскликнул Шатров. — Маньяка невозможно ни перевоспитать, ни исправить! Неужели он не знал, что все равно будут новые жертвы? Единственное, что следует делать с маньяком, так это уничтожить его!
— Все это так, — хмуро согласился Чертанов, разглядывая решетки на окнах больничного корпуса. Наверняка там содержались буйные. Ему подумалось о том, что психбольница мало чем отличается от той же самой тюрьмы. — Но он не мог предать своего брата.
— Возможно, — со вздохом кивнул Шатров. — Это вам все директор рассказал?