— Ты это серьезно?
— Да. Старик его перепрятал.
— И где же оно?
— В соборе.
— Пойдем, покажешь, — приказал Веселовский.
В этот раз собор не показался Беспалому зловещим. Он знал его тайну. Остановившись перед невысокой дверью, Тимофей достал ключ.
— У тебя свой ключ? — удивленно спросил Веселовский.
Тимофей попытался рассеять его опасения:
— Нет, просто подобрал. Так, где-то здесь должна быть свеча… Ага, нашел! — Запалив свечу, он протянул ее Веселовскому. — Держи! Я дверь прикрою.
Едва Веселовский взял свечу, как Беспалый тотчас извлек «наган».
— Не дури! — грозно проговорил Веселовский. — Что за новости?
— А теперь скажи, почему ты хотел убить меня? Кто этот водитель? Куда он меня вез?
— Тебя никто не хотел убивать. Ты же общался со стариком и должен был знать, куда он перепрятал золото, вот мы и хотели выяснить.
— Не верю.
— Если я сейчас не выйду отсюда, меня сразу хватятся!
— Не уверен, — возразил Беспалый. — Теперь ты для нас уже никто. Завтра наш выпуск отправляют на фронт!
— Вот как ты заговорил.
— Сколько раз ты меня пытался убить, а? В соборе не получилось пристрелить, так растяжки на тропе поставил. А что это за люди, которых ты в казарме придушил? Те самые, с которыми делиться не пожелал?
— Не забывай, Беспалый, кто из тебя человека сделал. Кто тебя из-под расстрела вытащил. Не будь меня, так ты бы уже давно в земле гнил! — проскрежетал зубами Веселовский.
Красноватое пламя свечи падало на лицо, отчего его выражение казалось особенно жестким.
— Это еще как посмотреть, — приподнял Беспалый «наган».
— Ты напрасно мне не веришь. — Голос Веселовского сделался мягче. — Все это подстроил Голицын. Он и шофера нанял, чтобы тебя убить, а все потому, что ты к Нинке клеился. Не дочь она его, а любовница! Врет все Голицын!
— Врет, говоришь? А только в кармане у тебя портсигар серебряный, а на нем герб Голицыных. Подсказать, где ты его взял? В доме Петра Михайловича. Ты-то его не признал, а он о тебе всегда помнил.
Лицо Веселовского окаменело. Тимофей едва успел отпрянуть в сторону, как брошенная свеча, ударившись в стену, погасла. Беспалый дважды надавил на курок и понял, что попал, — секунда и, сотрясая дощатый пол, грохнулось мертвое тело.
Тарантул перешагнул помещение мастерской. В нос ему шибанул застоявшийся запах краски. Константин невольно поморщился — такое впечатление, что здесь занимаются покраской полов, а не пишут картины. Мастерская выглядела как после великого нашествия варваров: стены пустые, если не считать двух небольших картин, смахивающих на откровенную мазню. Кроме того, стены были в каких-то темных столетних потеках. По углам валялись обрывки бумаг, куски ватмана, скомканные газеты. Много пустых бутылок разного калибра. Но в основном преобладала тара из-под вина. Возможно, это называется творческий беспорядок. Видно, хозяин мастерской между страшными запоями писал бессмертные творения.
Художник, распахнув гостям дверь, скупо кивнул в знак приветствия и направился к стеллажам, на которых лежали потемневшие доски. Выглядел он неважно, судя по его опухшему лицу, прошлой ночью было выпито не одно ведро хмельного зелья. А глаза, переполненные тоской, так и взывали: «Рассольчику бы!» Да только откуда ему взяться-то?
Заметив на лице Тарантула сомнение, Петр поспешно прошептал:
— Не обращайте внимания, свое дело он знает. Не однажды проверен! Ручаюсь!
— Посмотрим, — процедил сквозь зубы Константин.
Художник бережно взял верхнюю доску и показал ее Тарантулу, мгновенно определив в нем главного заказчика.
— Все как по фотографии. Один к одному. Лучше меня никто не сделает. Уверяю! Вы обратились по адресу.
Тарантул бережно взял икону. Художник не врал. Икона действительно была исполнена великолепно, с малейшими подробностями.
— А ты уверен, что она соответствует оригиналу? Тут такое дело, сам понимаешь! — напомнил Тарантул.
— Можете не сомневаться, отвечаю головой!
— Ну-ну…
— А потом я знаю, где висят эти иконы, — вдруг огорошил их художник. — Троицкая церковь! Я даже туда ходил… Любовался ими. До мельчайших мазков скопировал. Там у иконы кусочек облупился с края, так я и здесь так сделал, — показал он на угол доски.
— Вижу, — согласился Тарантул.
— Остальные работы такие же. Хотите взглянуть?
— Разумеется.
Тарантул тщательно просмотрел иконы. Разложив фотографии, он придирчиво сличал их с копиями, но ошибок не обнаружил. У художника был настоящий талант копииста — передана не только манера иконописца, но в мельчайших нюансах схвачены оттенки. Не придерешься!
— Вижу, что постарался, — скупо похвалил Тарантул, складывая фотографии.
— Ну, так что, принимаете работу? — с некоторым волнением спросил художник.
— Чем ты состарил доски? — не ответил на вопрос Константин.
Художник широко улыбнулся:
— Способ старый, заварочкой натирал. А потом просушивал в печи, вот трещинками поверхность и пошла.
— Ясно. — Сунув руку в карман, он вытащил пачку долларов. — Здесь то, о чем мы договаривались, — и небрежно бросил деньги на стоявшую рядом тумбочку.
Художник бережно поднял рассыпавшиеся деньги.
— Всегда рад вам помочь. Обращайтесь…
— Дам знать, — пообещал Тарантул. — И еще вот что, ты бы не ручался своей головой, так ведь можно и без нее остаться!
На улице прошел дождь, и легкая прохлада приятно остужала лицо.
— Ты в нем уверен, он надежен? — повернулся Тарантул к Петру. — Может быть, его все-таки убрать? Ведь не в бирюльки же играем.
— Я за него ручаюсь, — твердо сказал Петр. — Иначе бы никогда не предложил его. А потом мы вместе выросли. Сейчас у парня очень сложный период, хотелось бы его поддержать.
После некоторого раздумья Тарантул кивнул:
— Смотри, ты свое слово сказал. Если сорвется, думаю, мне не нужно говорить, что с тобой будет… Ладно, ладно, не тушуйся, я так, на всякий случай… А теперь давай поехали. Варяг ждет!
* * *
Минуты две старик рассматривал через приоткрытую дверь нежданного гостя. По его настороженным глазам и опасливому виду было заметно, что он давно одичал, на улицу выходит редко, разве что за покупками да за пенсией в сберкассу. Он был не из тех стариков, что способны целыми днями сидеть на лавочке и от доброты душевной кормить голубей. В его глазах читалось явное недоверие. В каждом прохожем он видел человека, к которому следовало относиться с подозрением, а то и с опаской. Звонок в дверь он и вовсе воспринимал как сигнал к возможному штурму, а потому в дверях стоял так, словно намеревался держать серьезную оборону. Варяг не исключал даже того, что старик, для большей безопасности, сжимал в руке нож. Конечно же, дедушка был смешон, — если действительно предпринимать атаку, то его не сумеют спасти ни наброшенная на дверь цепочка, ни даже пулемет, выстави его он в коридоре. Цепочка обрывается одним сильным ударом в дверь, при необходимости можно перекусить ее клещами. А пулеметное гнездо глушится гранатой, уничтожающей все живое в радиусе пятнадцати метров. Если к этому добавить эффект взрыва в помещении, то убойная волна усиливается многократно и можно быть уверенным, что погибнут даже клопы, попрятавшиеся по щелям.