У наших активисток были все предпосылки для выдвижения их на руководящие посты: пролетарское происхождение и воспитание, дурная энергия и партийность.
Все три фурии были когда-то членами партии, но Клавку исключили из рядов ввиду судимости; Брошкина потеряла свой партбилет и выбыла автоматически; и только злополучная Нелли до конца своей бездарной жизни пребывала в славных рядах нашего авангарда, чем весьма гордилась.
Да, общественная карьера их с треском провалилась, но изначально Клавка при ее данных могла стать, по меньшей мере, секретарем райкома, но ее подвела честность и чувство справедливости.
Брошкина была рождена для большой писательской карьеры, но ее сгубила любовь.
Нелли на худой конец вполне годилась в начальницы нашего бюро. Она и метила на эту должность, и уже почти подсидела нашу Евгению Федоровну, но ее подкосила болезнь.
Вот только мне лично кажется, что карьеру наших активисток погубила не врожденная порочность, а как раз наоборот — изначальное присутствие в их убогих организмах фактора души, той таинственной субстанции, которую никакими лозунгами не задавить и подлостями не искоренить. И как это ни парадоксально, я считаю, что именно их заблудшие души воспротивились дьявольскому искушению партийной карьеры.
Вся троица терпеть не могла Ирму, и та отвечала им взаимностью.
Простой советский человек, парень, мужик… Кто он такой?
Этим летом я ехала днем в пригородной электричке. И вдруг целый вагон набился этими простыми парнями. Они отбыли где-то срок военных сборов и возвращались по домам. Господи, на что они были похожи! Пьяные, грязные, злые, агрессивные, они дрались, приставали к пассажирам, ломали вагон, выбивали стекла, и мат гремел, как канонада.
Рядом со мной сидел лейтенант и, делая вид, что читает книгу, не обращал на эти бесчинства никакого внимания. Не надеясь на его помощь, а чисто из любопытства я обратила его внимание на поведение подчиненных. Он вздрогнул и хотел сбежать от объяснений, но тут на него насела еще пара женщин. И тогда он вкрадчиво и популярно объяснил нам, что эти парни уже не военные и ему не подчиняются, потому что срок их сборов уже закончился, а если он вмешается, то его побьют или даже выкинут из вагона. Бабы удовлетворились подобными разъяснениями и перебрались в другой вагон. Я же осталась возле лейтенанта и продолжала исподтишка наблюдать за бесчинствами этих «простых советских заключенных». Ни одной приличной физиономии среди них мне отыскать не удалось.
Нет, несмотря на мой горький опыт и злую судьбу, я не стала феминисткой и мужененавистницей. Но мечтать вхолостую, вопреки здравому смыслу и наглядному опыту, тоже как-то глупо и недостойно взрослого человека. Нет. Я уже и не проклинаю, как бывало, наших мужиков и не сваливаю на них вину за свой позор и унижения. Мужики тут ни при чем. Они и сами наверняка больше, чем бабы, искалечены, измотаны беспощадной машиной нашего режима. Если мужик лишен возможности содержать и защищать свою семью, он перестает быть мужиком и превращается даже не в бабу, а в нечто неопределенное среднего рода, в этакого одичалого никчемного мутанта (у нас их запросто называют мудаками), по сравнению с которым даже бесполая скотина вроде мула умиляет своей целесообразностью и достоинством. Любая скотина полезна, а наши мудаки-мутанты не только вредны, но даже опасны в силу своей одичалости и потенциальной преступности. Да, все наши мужики не только полные деграданты, они — преступники. Да и кем еще они могли стать на базе лжи, насилия и бесправия?
Чтобы не быть голословной и рассеять ваше недоумение, расскажу подробнее про одного знакомого. Я обязана ему мгновением прозрения, которое на многое открыло мне глаза или, наоборот, закрыло их для восприятия всего мужского населения страны.
Данное чудовище полностью списано с натуры, а не плод моей больной фантазии и злого умысла. Мне не за что злиться на это мурло, лично мне он не сделал ничего плохого. Больше того, я искренне сочувствую его горькой участи и проклинаю злую судьбу, которая искалечила и погубила его.
Разумеется, это был очередной суженый Брошкиной.
Как всегда, она была крайне горда своим новым приобретением и, чтобы похвастаться, притащила свою добычу на один из наших очередных выпивонов. На этот раз ей удалось нас поразить. Парень был удивительно хорош собой: этакий белокурый, синеокий пастушок с картинок Глазунова. Загадочно-молчаливый, застенчивый красавец — в первое мгновение он удивительно располагал к себе. И немудрено, что поначалу все мы заметно смущались и робели в его присутствии. Подобная красота среди нашего убогого застолья была явно неуместной, тем более что в нашем диком цветнике он был единственным представителем мужского пола.
Бабы робели, держались чинно и скованно и в душе проклинали Брошкину, которая испортила им пьянку. Наверное, благодаря этому замешательству все удивительно быстро и бестолково надрались, а больше всех сам виновник смятения. В конце вечера, к вящему негодованию Брошкиной, он лапал всех баб подряд и под восторженный ужас всей честной компании жевал стаканы.
По утверждению Брошкиной, он вообще-то предпочитал жевать бритвенные лезвия и только за неимением таковых ограничился стаканами. Кроме того, оказалось, что он полностью косноязычен и поэтому объясняется в основном блеяньем, хрюканьем и кукареканьем вперемежку с лаем и матом. Лаять он, пожалуй, любил больше всего, а когда по пьянке оказывался под столом, то еще к тому же кусал за ноги.
Поначалу сконфуженная Брошкина, пытаясь оправдать странное поведение своего возлюбленного, утверждала, что это непосредственное дитя природы еще не вполне цивилизовалось, потому что происходит из какой-то экзотической северной народности, издавна живущей морским промыслом. Брошкина, кажется, назвала его чукчей или эскимосом. Впоследствии он оказался нивхом или, может быть, вепсом. Во всяком случае, родом он был точно из Сыктывкара и принадлежал к северным поморам.
Все эти экзотические народности у нас издавна запросто обозначались явно фольклорным понятием «чудь белоглазая». Это ископаемое определение как нельзя больше подходило для нашего героя.
Этим же фактором Брошкина объясняла странное произношение своего возлюбленного. Но по-моему, он был просто косноязычен настолько, что в трезвом состоянии вообще не мог выдавить из себя ни слова, а если его к тому принуждали, он бледнел, напрягался, мрачно скрипел зубами и потом внезапно шарахался куда-то вбок и надолго запирался в ванной или уборной.
Да, почти все свободное время он проводил в сортирах, за что в общежитии получил кличку Дристан. На самом деле его звали Тристан. Кстати, тот вечер нашего первого с ним знакомства окончился тем, что мы ломали дверь в уборную, где наш герой заперся и заснул. Позднее, работая у кого-либо дома, он часто скрывался в ванной, а если ему случалось выпить, то почти всегда засыпал в уборной, что служило причиной массы скандалов, особенно если дело происходило в коммунальной квартире. Полагали, что у него плохой желудок.