Много интересного Варька узнала благодаря компании. Целый год она не переставала удивляться дикой информации. Порой ей казалось, что ее просто разыгрывают. Компания же в свою очередь не переставала удивляться Варькиной наивности и глупости.
— Нет, она определенно свалилась с луны! — громогласно восклицал ее покровитель Владик — мягкосердечный, некрасивый парнишка, которому Варька была предана, как дворняжка, подобранная на панели. (Владик то и дело поднимал ее на смех, но она прощала ему все, лишь бы ее не прогнали.)
К ней относились снисходительно, некоторые жалели, некоторые презирали, но серьезно, на равных, ее не воспринимал никто. Она была в компании вроде юродивой, блаженной идиотки, слабоумной и недалекой, но щедрой и безответной дурочки.
Между тем Варька была неглупа и совсем не виновата, что в свои девятнадцать лет впервые услышала имена Пастернака, Цветаевой и еще множества других поэтов, художников, писателей.
Один мальчик из их компании писал странные картины, его схватили, обвинили в тунеядстве и сослали на химию. Варька присутствовала на суде. Этот страшный суд потряс ее до глубины души, и она поверила, что все оно так и есть, что компания не преувеличивала, что живут они в бесправном хамском обществе, где царят полный произвол, насилие и ложь. Она не пыталась выяснить отношения с родителями, она знала, что это бесполезно и даже опасно.
В компании все курили, и она стала курить.
Все лето прошло как в угаре. Они встречались у Казани (Казанского собора), пили кофе в «Деревяшке» или «Лягушатнике», немножко болтались по Невскому, потом шли к кому-нибудь домой и там слушали поп-музыку, рок-музыку, битлов и прочие западные ансамбли. Танцевали, рисовали, пили кофе и курили до одурения.
Дети были неплохие, умные и начитанные, они не пили водки, не шумели, не скандалили, разве что были малость пассивны, вялы и беспомощны. Все они не поступили, куда хотели, и отчаялись поступить. Многие парни осенью уходили в армию. Уходил и Владик, ее всесильный заступник и покровитель. У Варьки не было с ним даже особого романа, о любви они не говорили никогда, но Варька была в отчаянии. Ей казалось, что с его уходом ее непременно вышвырнут из компании, и она боялась этого пуще всего на свете. Это была первая в ее жизни компания, она боготворила ее и готова была на любые жертвы и лишения. Ее деньги давно кончились, и она втихую продавала свои ценные книжки, только чтобы иметь возможность угостить компанию кофе с пирожными, купить им сигарет, взять билеты в Дом дружбы или в кино. У остальных никогда не было денег даже на транспорт. Этот факт удручал ее, она жалела их и сочувствовала. Для нее это были исключительные личности, почти боги, которым вовсе не пристало заботиться о таких мелочах, как сигареты.
В конце осени Варька пригласила всю компанию к себе на день рождения. Она с трепетом ждала этого дня, справедливо полагая, что родителям компания не придется по вкусу. Она даже пыталась подготовить мать, но родители жили в какой-то своей реальности, в какой именно — Варька так и не поняла. Они были довольны, что их ребенок выздоравливает, что у Варьки завелись друзья из интеллигентной среды. Любопытно было бы узнать, как они представляли себе этих нынешних интеллигентов. Не иначе как по Чехову… по Тургеневу, а может быть, по современному кинематографу, который тоже весьма далек от реальности. Во всяком случае, как выяснилось в результате скандала, молодежь, подобную Варькиной компании, они, не разглядывая, относили к разряду тунеядцев, диссидентов и прочей сволочи. Почему? Трудно сказать.
Скандал на Варькином дне рождения превзошел все ожидания. Отец, набычившись, долго накалялся и накачивался гневом. Мать вся пошла красными пятнами. Любое слово, тост, жест или шутка возмущали родичей до глубины души. А когда дети пошли плясать под принесенные с собой диски, под эту жуткую музыку, отец взорвался, стукнул кулаком по столу — и понеслось… Тут было все: угрозы, оскорбления, битье посуды и даже рукоприкладство. Перепуганные дети бежали, оставив на поле боя свои диски и кассеты, которые отец тут же растоптал ногами. Варька бежала вместе со всеми, но компания, опасаясь репрессий со стороны ее отца, старалась от нее избавиться. Ее отсылали домой, но она наотрез отказалась туда возвращаться… И вдруг вспомнила про дачу и предложила компании туда перебраться, что они и сделали.
На даче они опустошили отцовский бар, умяли весь запас консервов, — словом, пили и гуляли всю ночь. Варька крутилась волчком: топила печь, бегала за водой, стелила постели, накрывала стол. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой опустошенной и обездоленной. Ей нечего было предложить своим друзьям, нечем отблагодарить их за участие. Коньяком, шпротами и консервами нельзя расплатиться за агрессивное убожество своих родителей. И вот под утро, когда все было съедено, выпито и уже больше дать было нечего, Варька отдалась сама. Отдалась в отчаянии, назло родителям. Было удивительно много крови. Перепуганный Владик бежал от нее в лес и там заблудился…
Родители шутить не любили, и с тех пор началась война. Чего только они не предпринимали, чтобы отвадить, отбить Варьку от компании: и запирали ее, и пугали, и доносили в милицию. Забрали у нее всю одежду, проигрыватель, магнитофон и даже пытались услать в Киев к тетке, но она не поехала. Тогда они натравили на компанию дружинников и какую-то идеологическую комиссию по борьбе с молодежью при обкоме комсомола, которая тут же поставила всех куда-то на учет, а также сообщила на службу их родителям. Сообщать, собственно говоря, было нечего. Все дети учились или работали, не пили, не хулиганили; и все-таки доносы, предписания и прочие гадкие бумаги приходили на службу родителям, которых потом вызывали в партком и устраивали идеологические проработки.
В знак протеста и чтобы как-то ублажить друзей за все те неприятности, которые они имели благодаря ей, Варька стала раздаривать им свои наряды, книги, безделушки. Родители объявили ее невменяемой и пытались запрятать в психушку. Варька сбежала оттуда, заскочила домой, сперла магнитофон, продала знакомому фарцовщику и навсегда ушла из дома, то есть сняла комнату и устроилась работать дворником.
Однажды родители нашли Варьку, пытались поговорить с ней по душам, но из этого ничего не вышло, потому что Варька в запальчивости выдала отцу всю подноготную про университет и прочие наши заведения, за что получила несколько сильных затрещин. Больше всего на свете отец боялся и ненавидел правду. Варька поняла это, и впредь никогда в жизни они уже не разговаривали.
Сейчас мне почему-то стало жаль этих верных службистов. Чем же они будут жить на старости лет? Ни детей, ни внуков. Ведь недалек тот день, когда их родимая партия турнет их под зад коленом. Госдачу и машину отнимут, квартиру поменяют на меньшую. Дадут пенсию и навсегда забудут их боевые заслуги. С ними, верноподданными, тоже ведь особо не церемонятся: отслужили свой срок — и бывайте здоровы, пишите мемуары «Как я видел Берию, Хрущева, Брежнева». Интересно только, кто же это у них там наверху командует, кто раздает пайки, назначает и снимает? Наверное, это выдвиженцы-преемники. По трупам своих руководителей, выращенные в собственном коллективе, вскормленные нашей идеологией, они вылезли на поверхность…