Вслушайтесь в интонацию, с какой произносится это слово — «имеющиеся». Сколько в нем принципиально партийной непримиримости, как сурово и жестоко поджимают они губы, прежде чем такое произнести, какое делают скорбно-беспощадное лицо. Ну просто как перед расстрелом за праведное дело! Всем своим видом они подчеркивают свое партийное отношение к этим ошибкам, которые портят картину общего благоденствия, оскверняют чистоту идей. Их партийная совесть не позволяет им умалчивать, что такие ошибки имеются, не позволяет им закрывать глаза на такой вопиющий факт. Да, они честно и прямо признают, что ошибки у нас еще имеются, но — «мы будем их сурово искоренять».
— А почему до сих пор не искоренили? — Настырная Варька опять лезет с неуместными вопросами, но на нее шикают — никому не хочется продолжать эту опасную склоку. Лучше не касаться некоторых вопросов. Только праздник испортишь.
И по сей день не такие уж они безобидные, эти старые мымры. Это они сидят внештатными и даже бесплатными инструкторами в исполкомах и райкомах партии, мучат своим бдительным контролем всевозможные предприятия, разбирают доносы, анонимки и кляузы, проверяют, мешают совслужащим спокойно работать. Они организуют гнусные кампании по борьбе с молодежью, чтобы та, не дай бог, не возомнила себя свободной — не носила длинных волос и нестандартных брюк. Они дают рекомендации для вступления в ряды КПСС, а потом на собраниях разбирают очередную жертву по косточкам, выявляя ее истинное лицо. Они изводят людей перед поездкой за рубеж всякими каверзными, изощренными вопросами. Лютуют, издеваются над людьми во имя высоких идей.
Недавно одна моя знакомая собиралась поехать на отдых в Болгарию, так ее так замордовали, что она на собеседовании в райкоме партии забыла даже год рождения собственной дочери. Да и кто из нормальных людей может без запинки ответить на вопросы типа: в чем заключается доктрина Картера, когда были приняты и смысл всех наших конституций, что сказал Л. И. Брежнев на пятом пленуме ЦК КПСС, какие страны входят в НАТО, в СЭВ? И так далее.
Да и где их только нет, этих добровольных склочниц-партиек. Ни малейшего порядка они нигде не навели и навести не могут. Везде они сеют только смуту, хаос, нервотрепку и бестолочь. И все это на добровольных началах, на чистом энтузиазме.
За преданность правому делу им, разумеется, кое-что перепадает с барского стола, но по мелочам, ведь они мелкие шавки — много ли им надо. А за их многочисленные ордена и медали им и вовсе ничего не платили. Здесь щедро раздают бесплатные знаки отличия, которые уже настолько себя дискредитировали, что их осмеливаются носить на груди только выжившие из ума маразматики да отпетые алкоголики. Наши боевые старушки не надевают их даже по большим праздникам.
К персональным пенсиям им еще положены кое-какие льготы: бесплатный проезд в городском транспорте, пятьдесят процентов скидки на квартплату, которая и так им ничего не стоит, потому что квартиры у них нет, еще — бесплатная, один раз в год, путевка в дом отдыха или санаторий, достать которую весьма сложно, кроме того, одноразовый проездной билет в любую точку Советского Союза, которым тоже не очень-то можно воспользоваться при их многочисленных болезнях. Здоровье свое они порядком поистратили — держатся на одном своем партийном энтузиазме. Старые, нищие развалины, они заглушают свою немощь и склероз привычными лозунгами — привычно воюют, привычно склочничают, привычно доносят на соседей, по привычке, во имя общего дела, мешают людям жить. Что же это за дело такое, которое так искалечило жизнь всей страны?
— Все, баста! — кричит Клавка-Танк. — Заседание окончено! Прошу всех танцевать! — И она первая выскакивает на середину комнаты и пускается в пляс под странную песенку, которую она трубит зычно, как паровоз:
Мы жили в деревне, метелки вязали,
метелки вязали, метелки вязали.
Метелки вязали, в Москву отправляли,
в Москву, в Москву, в Москву отправляли.
В Москву отправляли и там продавали,
и там продавали, и там продавали.
И там продавали, деньгу зашибали,
деньгу зашибали, деньгу зашибали.
Деньгу зашибали и все пропивали,
деньгу зашибали и все пропивали.
И все, и все, и все пропивали,
и все, и все пропивали, и все пропивали,
И все пропивали — в деревню езжали,
в деревню езжали — метелки вязали…
Клавка усердно топочет перед каждым из нас, зазывая к танцу. Все хохочут и отмахиваются от нее. Потом вскакивает Варька-Бандитка и под ту же мелодию пытается исполнять нам рок-н-ролл.
Недурно получается. К ним присоединяется еще несколько баб, и вот уже — дым коромыслом: в центре комнаты Варька корчится в судорогах современного танца, а вокруг русским хороводом приплясывают остальные. Все хором горланят дикий Клавкин напев. Зрелище что надо!
Машенька в ужасе закатывает глаза и пытается удержать Катерину, которой тоже охота поплясать.
Но тут приходит снизу хмурый вахтер, которого с ходу ублажают стаканчиком водки, и он на глазах добреет и даже пытается заигрывать с Клавкой, а та с комической застенчивостью отбивается от ухажера, кокетливо закатывает глаза, а потом вдруг хватает его в охапку и, стиснув в железных объятиях, торжественно выносит за дверь под громовые раскаты хохота.
Когда она возвращается, ее встречают аплодисментами. Она раскланивается.
— «Все! Хорошенького понемножку», — сказала бабушка, вылезая из-под трамвая! — Клавка в изнеможении плюхается на стул и тянется за бутылкой. Произносится тост в ее честь, и все с удовольствием выпивают, закусывают и расслабляются.
Но не успели отдышаться, как наши неугомонные пропагандисты снова подкинули нам тему для обсуждения, которая только что дебатировалась на сессии Верховного Совета.
Слушаем и ушам своим не верим. Это же надо такое придумать! В то время, когда вся страна почти голодает, а большинство населения отродясь не видело на прилавках магазинов мяса, колбасы и прочих продуктов питания, эти полудурки всерьез обсуждают проблему помощи иностранным специалистам, которые, видите ли, потеряв работу, повсеместно кончают с собой. Зачитывается даже письмо одной сиротки, которая только что потеряла своего папочку. Любят они впутывать в свои сомнительные махинации детишек.
Было время, когда молодежные журналы были набиты доносами детей на своих родителей. Но они не помнят таких времен, они ничего не помнят, память их удивительно услужлива и однобока.
— Наша общественность горячо сочувствует несчастным безработным. Пусть приезжают к нам — работы у нас найдется на всех! Везде, куда ни сунься, нужны рабочие руки. Пусть приезжают, милости просим, добро пожаловать, — вещают старые партийки. Они дрожат от праведного гнева, заходятся от собственного великодушия, протестуют, требуют, негодуют по подсказке Верховного Совета. Они начисто забывают, что наши родимые специалисты привыкли работать почти бесплатно, а на столе, за которым мы нынче празднуем свой очередной юбилей, все продукты питания вывезены из вражеского лагеря: хлеб из Канады, масло, сыр, мясо аж из Новой Зеландии, яички и куры из соседних государств — Венгрии, Финляндии, Голландии и так далее… Негодуют праведные патриотки, готовы помогать кому угодно, только не себе. Мутная волна вдохновения подхватила их и несет опять невесть куда. На них со всех сторон сыплются провокационные вопросы: «Где будете размещать иностранных специалистов? Чем кормить? Они, наверное, привыкли иметь помимо квартиры да машины еще виллу на море и яхту. Да и травятся, поди, только потому, что временно вынуждены отказаться от прислуги или от матросов на яхте? А что они будут есть в городах второй и третьей категории — Новосибирске, Новокузнецке, Новочеркасске, Челябинске, Воронеже, Пскове, Новгороде, Мурманске? А не послать ли этих безработных психопатов прямиком в Сибирь, на Колыму, в Магадан, на Соловки, чтобы они там раз и навсегда избавились от своих депрессий».