Так что Эрнст Кальтенбруннер умел мыслить масштабно и, обладая аналитическим умом, даже самую сложную проблему способен был разложить на ряд простейших составляющих.
Сегодняшняя их встреча будет пятой. Что будет на этот раз? Ханц Грейфе внутренне подготовился к тому, что впереди его ожидал какой-то новый служебный зигзаг.
На столе адъютанта Кальтенбруннера прозвенел звонок.
Молодой штандартенфюрер уверенно взял трубку.
— Хорошо, господин группенфюрер, — коротко ответил он и положил на рычаг трубку. Повернувшись к Грейфе, скромно сидящему у дверей, сказал: — Господин Кальтенбруннер ждет вас.
Ханц Грейфе поднялся. Не позабыл посмотреться в большое зеркало, висевшее на стене. Не без удовольствия отметил, что форма сидела на нем как никогда безупречно (чаще он был облачен в мешковато сидящий мундир), и, стараясь придать лицу подобающую уверенность, шагнул в сторону двери. Взявшись за массивную холодную ручку, почувствовал, как его напускная уверенность куда-то улетучилась, а волнение, взявшееся из ниоткуда, пробрало буквально до кишок.
Грейфе ожидал, что ему придется преодолевать сопротивление тяжелой двери, но она вдруг неожиданно легко поддалась, и в образовавшемся проеме он увидел худощавого Эрнста Кальтенбруннера, сидящего за широким дубовым столом. По правую руку от него располагался бригадефюрер Вальтер Шелленберг. Грейфе едва не крякнул, увидев своего непосредственного начальника. Кабинет подавлял размерами и больше напоминал зал для приемов.
Остановившись в дверях, Грейфе несильно щелкнул каблуками и вытянул в приветствии руку:
— Хайль Гитлер!
В ответ раздалось сдержанное, но четкое:
— Хайль! Прошу вас, оберштурмбаннфюрер, присаживайтесь.
Нечасто Грейфе приходилось оказываться в обществе генералов.
— Ваш русский заговорил? — спросил Кальтенбруннер. — Кажется, у него псевдоним Племянник?
— Точно так, господин группенфюрер. Он оказался крепким орешком и не пожелал сотрудничать. Его пришлось расстрелять.
— Ладно… Вы знаете, зачем я вас пригласил?
Группенфюрер заметно нервничал. Грейфе не видел его таким прежде. Только Шелленберг выглядел невозмутимым и был, как всегда, серьезен.
— Нет, господин группенфюрер.
— Вас мне рекомендовал бригадефюрер, — кивнул он в сторону Шелленберга. В ответ тот только слегка качнул головой, соглашаясь. В обществе вышестоящего начальства не следовало проявлять особого красноречия, тем более когда тебя об этом не просят. — Так вот, я хочу вам сказать, задание на этот раз будет непростым. Весьма непростым. «Предприятию „Цеппелин“ поручено устранить Сталина!
Конечно же, разведшколы готовили профессиональных диверсантов для подрыва экономики в глубоком тылу русских. Имели опыт террористических акций — несколько видных военачальников русских были уничтожены именно воспитанниками «Цеппелина», но столь высокая задача ставилась впервые.
Ханц Грейфе хотел выглядеть под стать сказанному — серьезным и одновременно спокойным, как скала. Но чувствовал, что вся его собранность понемногу тает и скоро от нее останется только пыль. Его губы нелепо дрогнули, но через мгновение он сумел сосредоточиться, придав лицу выражение серьезное и торжественное одновременно.
Кальтенбруннер выдержал паузу, словно хотел услышать его ответ, но, не дождавшись, продолжил:
— Что вы на это скажете? Вас не удивляет такое задание?
— Нет, господин группенфюрер. Идет война, а в ней хороши любые средства. Главная задача — это победа.
— Вы говорите, как настоящий солдат, — одобрительно заметил Кальтенбруннер. — Причем немецкий солдат. Но вы, кажется, родились в России?
— Я прибалтийский немец, господин группенфюрер. Но русский язык и характер русских людей, по-моему, знаю неплохо.
— Как вы оказались в СС?
— В двадцатые годы мой отец перебрался в Германию, и я долгое время был сотрудником «Русского лектората» в Лейпциге, подчиненного Главному управлению имперской безопасности. Так что мое появление в СС не случайно.
— Хорошо. Вернемся к нашему вопросу. Эта война действительно отличается от всех прошедших. Прежде существовали неписаные правила, согласно которым не следовало покушаться на главнокомандующего. Когда он попадал в плен, то ему оказывались почести, соответствующие его должности. Но сейчас другое время, слишком большие противоречия разделяют нас и большевиков. А потом, на карту поставлено не просто какое-то рядовое сражение, каких между нашими странами было немало, а операция, от которой, возможно, зависит исход войны. Вы прочувствовали серьезность ситуации, оберштурмбаннфюрер?
— Так точно, господин группенфюрер! — вскочил Грейфе.
— Садитесь, — великодушно махнул рукой Кальтенбруннер.
— Операцию по ликвидации Сталина предлагаю назвать «Возмездие»! Возражений нет?
Шелленберг благодушно кивнул, соглашаясь.
Эрнст Кальтенбруннер руководил Главным управлением имперской безопасности и подчинялся лично Гиммлеру, который руководил всеми секретными службами, а следовательно, операция была одобрена на самом верху. Будто угадав мысли Грейфе, Кальтенбруннер живо продолжил:
— Гиммлер уже обсуждал этот вопрос с фюрером, и именно на нас решено было возложить обеспечение этой задачи. Оберштурмбаннфюрер, вы имеете большой опыт диверсионных работ, у вас есть какие-нибудь предложения?
— Задача очень сложная, группенфюрер. Сталин — один из самых охраняемых людей в мире. Рузвельта не охраняют так тщательно, как Сталина! Мое мнение такое — устранить Сталина способен только русский.
— А если организовать какую-нибудь международную конференцию?
— Вряд ли Сталин появится на какой-либо международной встрече, он очень осторожен. Но при этом свободно разъезжает по Москве и в этом случае может быть уязвимым. Часто Сталин бывает в Большом театре, это тоже место, пригодное для осуществления нашего плана. Например, можно положить бомбу под его ложу.
— Вы, я вижу, сразу вникли в проблему, — похвалил Кальтенбруннер.
— Мне самому не раз приходила мысль об устранении Сталина. На предельно близкое расстояние к машине Сталина может подойти только человек военный. Такому всегда больше доверия. Чисто психологически… И как только Сталин окажется на расстоянии выстрела, то его можно будет застрелить из обыкновенного пистолета. Но чтобы наверняка поразить цель, пули должны быть отравлены, например, цианистым калием. Это один из вариантов.
— Но Сталин очень редко покидает машину, — заметил Шелленберг. — Если его можно уничтожить, так только на расстоянии.
— Что вы предлагаете? — с интересом посмотрел Кальтенбруннер на Шелленберга.
— Во внешней разведке есть очень серьезные лаборатории. Не так давно мы впустили в производство так называемые «стреляющие пуговицы». Имеются хорошие результаты.