— Причина та же — деньги. Сидел, кстати, три раза.
— Забавно. У русских, кажется, есть такая пословица: «Ищи храброго в тюрьме». Расскажите поподробнее.
— До войны он проживал в Саратове, работал бухгалтером, а потом, когда получил крупную сумму наличных денег, растратил ее. Подделал документы, но при первой же проверке подлог выявился, и он был осужден. Просидел недолго… Второй раз он опять устроился бухгалтером, но уже на крупный завод в Ярославле. Когда на завод привезли крупную сумму денег, он просто набил ими чемодан и попытался вынести их через проходную.
— Однако он обладает завидным постоянством, — сдержанно усмехнулся Шелленберг.
— В этом ему не откажешь, — охотно согласился Грейфе. — Но ему снова удалось сбежать. По подложным документам он проучился три года в финансовом институте, осознал, что знает гораздо больше, чем там преподают, и ушел. В этот раз он устроился на завод «Электроприбор» в Ростове. Воровал по-крупному, взяв в долю начальника планового отдела. Со слов Таврина, тот остался недоволен их очередным дележом и заявил на него в органы. Посадили обоих. Но он сбежал. Подговорил нескольких человек, они пробили в стене лаз и скрылись. Сменил свою прежнюю фамилию на фамилию Комаров, оставив себе только свои имя и отчество. Вот с этой фамилией — Комаров — он и перешел линию фронта. Его объявили во Всесоюзный розыск, но искали совершенно другого человека, которого больше уже не существовало.
— Теперь я вижу, что он действительно уже подготовленный разведчик.
— И во всех трех случаях он сумел завоевать доверие женщин, которые и становились его соучастницами.
— Вы спрашивали его, почему он перешел к нам?
— Таврин рассказал, что у него всегда были нелады с Советской властью. Сказал, что где-то в лагерях погиб его отец.
— Вы этому верите?
— Возможно, что и вправду погиб. Чему я неохотно верю, так это в то, что при Советах ему было очень плохо. Из его рассказов мне известно, что он ездил к Черному морю и отдыхал там, что в России могут позволить себе только очень обеспеченные люди. То, что он перешел к нам, во многом объясняется случайностью. На фронте он встретил своего соседа, который знал его под настоящей фамилией. Его знакомый тут же доложил об этом своему командованию, а Таврину велели утром прибыть в особый отдел.
— Почему же его не забрали сразу? Что-то это не похоже на русских.
— Он уходил с группой в разведку. Потом отстал от группы, вышел на немецкие позиции и сдался первому же солдату.
— Что было дальше?
— Полевой полиции он рассказал, что он — сын царского полковника, очень зол на Советскую власть и поэтому перешел на сторону немцев. Дальше его направили на сборный пункт для военнопленных, сдавшихся добровольно, там он познакомился с нынешним заместителем Власова неким Жиленковым, который впоследствии и рекомендовал его для работы в СД.
— Этот Таврин не так прост.
— Так и должно быть, господин бригадефюрер. Если бы он был простым, то наша разведка им бы не заинтересовалась.
— Тоже верно, — согласился Вальтер Шелленберг. — Но я не желаю, чтобы здесь оставались какие-то неясности. Слишком крупная игра. С этим Жиленковым все в порядке?
— Я выяснил ситуацию, в июне сорок первого он был назначен членом военного совета Тридцать второй армии Западного фронта в звании бригадного генерала. Под Вязьмой попал в окружение и отдал приказ управлению штаба армии самостоятельно выходить на Вязьму. В октябре он был взят в плен, при пленении выдал себя за рядового красноармейца. Попал в сборный лагерь для военнопленных. До мая сорок второго года служил в качестве шофера-хиви в транспортной колонне двести пятьдесят второй пехотной дивизии под фамилией Варфоломеев. Был арестован по доносу. На допросе признался, что по званию он — генерал-лейтенант, и согласился служить рейху.
— Это не может быть какая-нибудь контрразведывательная операция русских? Они умеют играть в подобные игры.
— С этой стороны мы все тщательно проверили. Здесь все чисто. В России Жиленков уже объявлен врагом народа, а его жена арестована. Он даже написал брошюру «Первый день войны в Кремле», в которой было описано, насколько наше вторжение было неожиданным для Сталина и какой паралич власти испытало в то время руководство страны. Так что обратной дороги в Россию для него не существует. Сталин не прощает таких вещей.
— Первый раз вы беседовали с Тавриным в Берлине?
— Да. Когда после шталагеря он получил кратковременный отпуск.
— Получается, что террор он выбрал добровольно?
Ханц Грейфе едва улыбнулся:
— Это не совсем так. Мне пришлось обратиться за помощью к Жиленкову, у них сложились приятельские отношения. А потом, они одного возраста, так что в их отношениях барьеров не существовало. Я попросил его рекомендовать Таврину именно террор. На мой взгляд, он идеально подходит для этой деятельности. Хладнокровный, изобретательный, не страдает излишней одержимостью, что тоже очень важно в нашем деле. Правда, у него есть амбиции, но в меру. Именно на этом и пришлось сыграть. Жиленков посоветовал ему заняться террором и попросить нас, чтобы мы доверили ему устранение Сталина. Так что, когда он пришел со своим предложением об устранения Сталина, я только изобразил удивление.
— Что было потом?
— Мой принцип — поощрять инициативу. Именно она позволяет понять, на что человек способен. Я предложил ему расписать, как он видит саму акцию устранения Сталина, с учетом всех малейших деталей. И через несколько дней он принес мне подробный план, который и был взят за основу. Конечно, многое мы подкорректировали, но главное осталось.
— Значит, идея с радиоуправляемой бомбой его?
— Да, господин бригадефюрер, но мне кажется, что здесь поучаствовал и Жиленков. В свое время он руководил одним из районов Москвы и прекрасно осведомлен о привычках Сталина и традициях руководства страны. На каждую годовщину Октября Сталин приходит в Большой театр. Здесь под его ложей можно установить радиоуправляемую бомбу.
— А чья выдумка с «панцеркнакке»?
— Идея принадлежит Таврину. Только он предлагал сделать какой-нибудь стреляющий чемодан. Но человек с чемоданом или громоздкой сумкой вызывает подозрение. Его может остановить любой патруль и проверить, что находится в чемодане. Совсем другое дело, если устройство будет спрятано, например, в рукаве. Дальнейшее уже детали. В рукав можно вмонтировать ствол, который совершенно не будет заметен снаружи. Уверен, если он окажется поблизости от машины Сталина, то Таврину хватит хладнокровия, чтобы поразить ее одним выстрелом.
Шелленберг поднял руки.
— Вы меня убедили. Давайте остановимся на Таврине.
С высоты двухсот метров Дунай не выглядел столь уж широким. Где-то в закоулках души ворохнулось честолюбие: «А Волга-то пошире будет!»