«Все в порядке?» – осведомился пришелец.
– Лучше не бывает! Если бегом, так будем дома через полчаса.
«Я же просил помедленнее! Тут тысячи людей, и надо каждого проверить… Ты с финнов бери пример, финны не суетятся и никуда не торопятся, – посоветовал Трикси. – Где сейчас твой Конан? В пиктских землях, вместе с голубоглазой девушкой? Вот и представь, что бредут они к северу, слушают лесные шорохи и говорят о том о сем. А главное, не спешат!»
– Ты меня вдохновил, – улыбнулся Ким. – Пожалуй, представлю и перемещусь… Жаль, под руками ни блокнота, ни компьютера!
«Зачем тебе компьютер и блокнот? Я на память не жалуюсь. Перемещайся!» – ответил Трикси и замолчал.
* * *
– Мой отец владел землями от Алиманы до самых предгорий и на треть дня пути вдоль речных берегов, – сказала Зийна. Прошло пару дней, и они пробирались по вересковой пустоши, заваленной большими валунами, торопясь укрыться в темневшем неподалеку ельнике.
– Большие угодья, клянусь Кромом! – откликнулся Конан. – А ведь ты говорила, что отец твой был небогат.
– Земли наши обширны и красивы, но не слишком плодородны, – пояснила Зийна. – Есть виноградники и роща апельсиновых деревьев, есть хорошее пастбище для лошадей и коз, есть лес, где растут дубы и буки…
– Значит, можно торговать бревнами, – заметил Конан.
– Отец не любил торговать. Он говорил, что это занятие не для благородного рыцаря, владеющего мечом и копьем. Он был равнодушен к богатству.
– А зря! Будь он богат, нанял бы много воинов, и тогда ублюдки с Рабирийских гор побоялись бы приблизиться к вашей усадьбе. Конечно, золото не главное в жизни, но иногда мешок с монетами может ее спасти.
– Отец говорил: меч надежнее…
– Правильно говорил! А ошибался он только в одном: мечей должно быть побольше… – Конан взглянул на солнце, висевшее в зените, и добавил: – Если бы со мной шли сейчас два десятка киммерийцев с острыми мечами да секирами, получилась бы славная потеха! Только шерсть полетела бы от лесных псов, которые гонятся за нами!
– Ты не жалеешь, что оставил своего слугу на корабле? – спросила Зийна. – Он выглядел могучим воином…
– Не жалею. Лучше сразиться с сотней пиктов, чем терпеть рядом с собой эту нечисть!
Голубые глаза Зийны испуганно расширились.
– Нечисть? Почему ты так его называешь?
– Потому как он нечисть и есть! Нечисть и нелюдь, сотворенная из камня и тупая, как камень!
Зийна вздрогнула, подняла руку к солнцу.
– Да защитит нас Митра от всякого зла! Страшные вещи ты говоришь, любимый!
– Чего же в них страшного? Этот Идрайн сотворен колдовством, но мало ли колдовства в мире? – Он поднес ладонь к волосам и машинально ощупал свой защитный обруч. – Конечно, от злых чар жди беды, но этот серокожий не был злым… ни злым, ни добрым, просто равнодушным, как пень.
– Это еще страшнее, – сказала Зийна, помолчав. – Теперь я знаю, почему ты его невзлюбил.
– Невзлюбил я его из-за другого, – сказал Конан. – Он настырный ублюдок… И потом, мне не нравятся твари, у которых я не могу вырезать печень.
– А те, у которых можешь, – нравятся? – спросила девушка, усмехнувшись.
– Не всегда. Но если я знаю, что могу укоротить мечом тварь на голову, я спокоен. А коли не так… – Он помотал головой и, ускорив шаги, заспешил к лесу.
Пустошь, которую они пересекали, тянулась на пять-шесть полетов стрелы. Тут, в северной части Страны Пиктов, протянулись невысокие увалы, поросшие вереском и колючим северным шиповником; здесь и там на склонах холмов громоздились серые валуны, обросшие бурыми мхами и напоминавшие массивные туши медведей. Казалось, в вереске уснуло на века целое медвежье племя – матерые самцы, уткнувшие лобастые головы в землю, годовалые подростки с угловато выступающими лопатками и костлявыми хребтами, медведицы, окруженные стайкой свернувшихся в клубок медвежат. Место было глухим, как, впрочем, и любое другое в пиктских чащобах, и если б Конан мог взглянуть на него сверху, выглядело бы похожим на сизую, заваленную камнями плешь в обрамлении темно-зеленого густого ельника. К этому ельнику и стремился киммериец, пробираясь между холмами и стараясь, чтобы один из них всегда был сзади и прикрывал путников от любопытного взгляда.
– Граф Троцеро, властитель Пуантена, благородный человек. Если я вернусь домой, граф отдаст отцовы земли… – Девушка вновь начала о своем. – А если я вернусь не одна…
Конан внезапно замер и сделал ей знак замолчать. В полусотне шагов от них над вершинами елей с громким карканьем кружили вороны. Их было много; словно черные крылатые посланцы Нергала, они метались в голубых небесах, пророча беду. Конан сунул Зийне копье, сбросил с плеча арбалет и зарядил его. Мышцы на его могучих руках вздулись и опали: он натягивал тетиву, не пользуясь рычагом.
– Что? – спросила девушка, оглядывая опушку. Нежное лицо ее посуровело, между светлыми бровями пролегли морщинки.
– Птицы, моя красавица, птицы. Вороны! Кто-то их спугнул, клянусь бровями Крома!
– Значит?..
– Значит, нас обошли! Проклятые лесные крысы!
Заметив шевеление среди елей, киммериец пригнулся и дернул Зийну вниз. Над их головами с шипением мелькнула стрела, ударила в серый камень; наконечник рассыпался искрами кремневых осколков.
– Туда! – Схватив девушку за руку, Конан потащил ее к ближним валунам. Их было три, целое медвежье семейство, залегшее на вечную спячку: пара медведиц, прижавшихся друг к другу носами, и огромный медведь, развалившийся неподалеку. Внутри каменного треугольника хватило бы места для человека и лошади, а защищать пришлось бы два прохода. Киммериец, мгновенно оценив преимущества этой позиции, толкнул Зийну внутрь и прижался к большему из камней.
Тут же еще три стрелы вспороли мох на гранитном медвежьем хребте. Конан выстрелил, довольно кивнул, когда в ельнике раздался вопль, и, перезарядив арбалет, послал вторую стрелу. Ельник откликнулся протяжным волчьим воем.
– Сколько их там? – спросила Зийна, приставив к камню копье и обнажая меч.
– Один Нергал знает. Если пять или восемь, они покойники, а если два-три десятка, покойники мы. – Конан огляделся и указал девушке на более узкий из проходов. – Встань там и возьми копье, а не меч. Ты ловкая! Бей в грудь, в горло или в глаз, на полную длину древка, чтоб никто не мог к тебе приблизиться. Бей, малышка, и ты еще увидишь берега своей Алиманы!
Стиснув копье, девушка встала, где велено. Конан покосился на нее и одобрительно хмыкнул. Отважна, словно рысь! Только что они шли по вересковым холмам, таким безлюдным и безопасным, и вдруг в одно мгновение все переменилось: враги атаковали их, и перед каждым путником замаячила мрачная тропа – последний путь, ведущий на Серые Равнины. Но на лице Зийны не было страха. Похоже, старый пуантенский рыцарь достойно воспитал свою дочь! Она обладала сердцем воина – твердым, как стальной наконечник ее зингарского копья.