Ким вздохнул, закрыл глаза, пытаясь представить это чудо, но тут с бульвара послышался шорох шин, плавно переходящий в свистящую тормозную мелодию. «Кого это дьявол принес в пятом часу?» – подумал Кононов. Он повернулся к окну и обнаружил, что за кустами шиповника, у тротуара, стоит автомобиль. Тачка богатая, вроде шестисотый «Мерседес», и цвет изысканный, «мокрый асфальт», – таких на Президентском бульваре не водилось. Они тут даже не ездили, чтобы не пачкать бесценных колес в колдобинах и ямах и не столкнуться – упаси господь! – с каким-нибудь нищим «жигуленком». Бульвар хоть и звался Президентским, но в ширину и на министра не тянул. Может, на губернатора, только не питерского, а в лучшем случае псковского или тамбовского.
Из машины вышли трое – двое мужчин и женщина в длинном плаще. Дождь прекратился, однако кусты и висевшая в воздухе белесоватая дымка не позволяли разглядеть их лиц. Мужчины, кажется, были плечистыми, крепкими и, судя по резвости движений, молодыми; женщина – стройной, довольно высокой, в капюшоне, надвинутом по самые брови. Один из мужчин держал над нею зонтик, другой озирался с бдительным видом, будто под аркой Кимова дома или где-то в лесу таились в засаде злоумышленники.
– Недолго, Дарья Романовна, – услышал Ким хрипловатый голос. – Пал Палыч задерживаться не велел. Посмотрим, что с ней, а надо, так «Скорую» вызовем.
– Не поедет «Скорая» на судороги, – со знанием дела возразил другой мужчина – тот, что оглядывал территорию. – На вывих тоже не поедет. Тут, Гиря, Генку-костоправа надо звать. Он рядом живет, на Энгельса.
– Сперва посмотрим. Если что, звякну по мобильнику, съездишь за Генкой. Сотню в пасть и сюда!
– За сотню может не согласиться. Ночь как-никак!
– Сунешь две. – Тот, кого назвали Гирей, повернулся к женщине: – Пошли, Дарья Романовна, посмотрим, что с вашей сестричкой. И что ее на слона понесло? Выкаблучивалась бы себе на арене, на мягком песочке…
Они двинулись к парадному Кима, которое так же, как два соседних, выходило на улицу. Дальше, правее и почти на самом углу, располагалась арка, ведущая во двор П-образной блочной девятиэтажки, а во дворе чего только не было: бетонный бункер жилконторы, детсад, похожий на барак за сетчатой металлической оградой, три киоска с пивом и жвачкой, будка холодного сапожника, пять скамеек и у каждой – по дереву, где тополь, где береза. Но эти подробности Кононова сейчас не занимали; прищурив глаза, он мысленно обкатывал услышанное имя.
Дарья Романовна… Дарь Рома… Неуклюже, и целых два «р» – рычат, подлые, ревут… Дар-ома… Лучше, но все равно рычащий звук… Дай-ома… Дайома… Вот это уже ничего, подумал Ким, это годится для прелестной феи! А рычать мы будем в слове «грот», и получится у нас энергично и нежно – «Грот Дайомы»… Хорошее название! Конан эту Дайому трахнет на лужке под пальмами, потом она его затащит в грот, а там – ковры и гобелены, хрустали и ложе с тигровыми шкурами, отличный винный погреб и пропасть слуг… Само собой, служаночки есть… такие нежные, приглядные и работящие… Вот пусть они гостя искупают, маслом умастят, и – в койку… А там и главе конец!
Он повернулся к компьютеру, но тут за окном что-то переменилось. Вскрикнула женщина: «Прочь! Пустите же! Пустите!» – затем послышался хриплый рев: «Куда ты? Стой! Стой, говорю!» – и сразу раздались перестук каблучков, топот, тяжелое дыхание и вопль: «Эй, Петруха! Лови ее, лови!»
Склонившись над подоконником, Ким разглядел, что женщина, скинув плащ, куда-то устремилась, но явно не к его подъезду, а вроде бы вдоль улицы, к дворовой арке. Парень с хриплым голосом бросил зонтик и, топая по лужам, бежал за ней, а его компаньон – вероятно, Петруха – ринулся от машины наперерез. Но беглянка была легкой и быстрой, как серна туранских степей, и мчалась так, будто ее преследовала волчья стая. На краткий миг Ким залюбовался изяществом ее движений, пламенным мазком волос, длинными стройными ногами, но тут же сообразил, что происходит нечто странное. Может, киднепинг, а может, и того похуже… С чего бы женщине бежать? Да и как ни беги, в модельных туфлях от погони не уйдешь…
Он оперся ладонями о подоконник и спрыгнул вниз. Натура у Кима была романтическая; он относился к людям, которые не взвешивают «за» и «против», а повинуются импульсу – тем более если кому-то нужно помочь, спасти из огня, из вод морских или, как в данном случае, из лап предполагаемых насильников. В такие моменты он забывал, что не умеет ни драться, ни плавать, да и сложения скорей не богатырского, а ближе к легкоатлетическому; бегал он, правда, неплохо, а потому, продравшись сквозь заросли шиповника, успел перехватить преследователя. Роста они были одинакового, но Гиря весил килограммов на тридцать побольше и, судя по бритому черепу и тяжеленным кулакам, входил в разряд профессионалов.
Но Кононова это не смутило. Схватив бритоголового за локоть, он дернул его, развернул к себе и яростно прошипел:
– Ну-ка, мужик, притормози… Куда разогнался? Чего тебе нужно от женщины?
Секунду Гиря глядел на Кононова в недоумении, словно на призрак из астральных бездн или на оживший труп папаши Гамлета. Лицо у него было приметное – брови густые, нос переломан, и на скуле, под правым глазом, родимое пятно. Он, кажется, был ошеломлен, но длилось ошеломление недолго: оттолкнув Кима – так, что тот полетел к кустам, – бритоголовый повернулся к компаньону и хрипло рявкнул:
– Разберись, Петруха! Быстро! Чтоб фраерок не возникал!
Петруха был в пяти шагах и мчался во всю прыть – коренастый, пониже Кима, но плотного сложения и накачанный, будто футбольный мяч. Ухватив пригоршню мокрой земли, Ким швырнул ее в физиономию Петрухи и сам удивился, что попал. И не куда-нибудь, в глаза! Приободрившись, он залепил второй комок противнику в ноздри, вылез из кустов и ринулся следом за Гирей. Не очень рыцарский прием – оборонять прекрасную даму с помощью грязи, но что поделаешь! Ни лат, ни меча под рукой не нашлось, а кулаки у Петрухи были гораздо увесистей.
Гирю он настиг уже за третьим, самым крайним из выходивших на улицу парадных. Женщина успела проскочить во двор, и ее гибкая фигурка мелькала теперь где-то у пивных ларьков, таяла в белесоватом тумане, словно привидение, спешившее сбежать от мира до утренней зари. «Фея, волшебница…» – подумал Кононов, глядя, как вьются в воздухе рыжие локоны и как колышется гибкий стан. В следующее мгновение женщина скрылась за сапожной будкой, а Ким прыгнул на широченную спину Гири.
Они свалились наземь, Ким сверху, противник – под ним, но ситуация вдруг изменилась – можно сказать, с пугающей быстротой. Ким почувствовал, что летит куда-то, рассекая воздух, проносится над грязной лужей, кустами и парой колдобин, затем последовал удар о стену, хруст в плече и обжигающая вспышка боли. Он сполз на растрескавшийся асфальт, скрипнул зубами и начал медленно подниматься на ноги. Гирина рожа – родинка, густые брови, переломанный нос – висела над ним, подобно лику дьявола.
– Чего тебе надо, лох припадочный? Ты что в чужую разборку встрял? И на кого ты тянешь? – полюбопытствовал бритоголовый и, злобно прищурившись, выдохнул: – Я из тебя жмурика сделаю! Не отходя от кассы!