— Однако ты не будешь спорить с тем, что Новоселова ехала фотографировать труп Угрюмова. Упоминание о Паше Фальке и его друге в ярко-красной машине возле морга в предыдущей статье, — вовсе не случайность.
— Упоминала об этом дочь Акишина. А может она ничего не говорила о машине, мы не проверим. Мифическая миллионерша исчезла так же таинственно, как и появилась.
Алла не успокаивалась.
— А что думает об этом твой Марецкий с Петровки?
— Он не думает. Криминала нет, уголовное дело никто не заводил, расследование ему не поручали. Ты думаешь, ему делать нечего? Он занятой человек. Это мы можем позволить себе заниматься домыслами, а ему нужны факты и состав преступления.
— Что толку от наших домыслов. Мы беспомощны, как слепые котята. Что будет, если в очередной статье Новоселовой какой-нибудь свидетель упомянет о белом Мерседесе? Жди следующего трупа?
— Моли Бога, Алена, чтобы не упоминали машину твоего бывшего мужа.
Алла вздрогнула.
* * *
Вечером того же дня Аллу Васильевну посетил Слепцов. Легок на помине. Пришел без звонка вдрызг пьяный с каким-то драным портфелем.
— Тс-с-с! Я к тебе по секрету.
Сказал он с порога, едва ворочая языком и, пошатываясь, прошел в комнату.
— Интересно, с кем ты пила?
Он указал на журнальный столик, где стояли две бутылки вина и два бокала.
— С любовником. Тебе-то что?
Слепцов глянул на окурки в пепельнице.
— С желтым фильтром твои. А с белым любовника. Он голубой?
— С чего ты взял?
— Нормальный мужик губы красить не будет.
В одной из бутылок еще оставалось вино, он вылил его в бокал и залпом выпил.
— Фу, какая мерзость.
— Не пей, тебя не уговаривают.
— Все правильно. Допью дома. У меня есть запас.
— И она тебя терпит в таком виде? И что в тебе нашла молодая девка?
— Я упругий.
— Ты на себя в зеркало смотришь?
— Конечно. И все время думаю, что за урод напялил мой любимый халат.
— Совесть заела, потому и пьешь?
— Совесть — слово, созданное трусом! «Кулак нам совесть и закон нам меч». Черт! Даже Шекспира еще помню. Я принес тебе портфельчик. Там мои дневники и рукописи, написанные моей рукой. Сохрани у себя. Пока. Дневники ты все равно уже читала, ничего нового в них не найдешь.
— А ты ее боишься, Паша. Пригретая на груди змея может ужалить. Такие женщины не могут любить. Они живут ненавистью. Она ненавидит вежливо, учтиво и с улыбкой.
Слепцов рухнул в кресло.
— Мне бояться нечего. Сначала надо найти золото, а потом можно меня грохнуть. Иначе золото никому не достанется. А найти его невозможно. Кощеева игла. Я бессмертен, пока его не нашли.
— Может у тебя уже крыша поехала?
— Крыша набекрень сползла.
— Когда книга об Угрюмове выйдет?
— На днях. Умная ты баба, Алена. Все знаешь.
— Больше чем ты во всяком случае. Вот только не знаю, кто будет следующей жертвой. Судя по твоему виду, за новую книгу ты еще не брался. Кратковременный отпуск?
— Никаких книг больше не будет. Хватит. Я уже посмотрел на себя со стороны.
— Преждевременное заявление, Пашенька. Не будешь писать, она от тебя уйдет. Или ты до сих пор считаешь себя неотразимым?
Он ее уже не слышал. Слепцов крепко спал.
Алла накрыла его пледом, села напротив, подставила ладони под подбородок, уперев локти в стол, и долго смотрела на спящего мужа.
7.
Зарок не бывает пророком.
— Ты все еще мне не веришь, Паша?
Спросила Лена, глядя ему в глаза.
— Веришь, не веришь, но больше я писать не буду.
— Будешь, Пашенька. Моя новая идея должна тебе поправиться,
— Идея, которая кончится смертью?
— Не знаю. Это может быть смерть, а может и казнь. Посмотрим по ходу событий.
— Пиши без меня. У тебя получится.
— Значит, ты мне не веришь. Хорошо.
— Ты была в Париже, а не в командировке. Я видел твой загранпаспорт с визой и билеты.
— Лазаешь по чужим сумочкам? Не стыдно? Впрочем, я тоже не безгрешна.
— Паспорт оформлен на Лилию Акишину, но в нем твоя фотография в парике и с темными линзами. Что ты там забыла?
— Боже мой, Пашенька. Я тебя не обманывала. В Париж я ездила в командировку. Как агент Саши Фалька. Первая книга переведена на французский язык, и я отвозила рукопись в издательство «Лемар». Они очень заинтересовались материалом. Слухи идо Парижа дошли. К тому же Акишина там очень хорошо знают и помнят. Я и сама бы тебе об этом рассказала. Никаких тайн. Надо раскручивать имя. Французы живут слишком благополучно и пресно. А книга может расшевелить кого хочешь. Сейчас рукопись переводится на английский язык. Думаю, что и Лондон заинтересуется книгой.
— Завтра выходит следующая. «Вкус молодости». Твое название утвердили. Шума наделает не меньше первой, если не больше. Угрюмов известен всему миру. Его имя не требует раскрутки.
— Вот видишь. У нас все идет очень хорошо. Из нас получится хорошая счастливая семья. Не пора ли нам подать заявление в ЗАГС. Я люблю тебя, Паша.
— Это пройдет, как насморк.
— Опять не веришь?
— Встань рядом со мной перед зеркалом. «Неравный брак». Видела такую картину?
— Неудачное сравнение. Ты меня устраиваешь по всем параметрам. И еще. Не забивай себе голову глупостями. Думаешь, я охочусь за золотом клана Акишиных и моей матери? Могу тебя с легкостью переубедить.
Она встала из-за стола, взяла его за руку и вывела в коридор.
— Видишь сумку у порога. Открой.
Павел немного растерялся. Осторожно подошел к спортивной кожаной сумке, будто к мине, и медленно расстегнул молнию.
Целлофановые мешки с золотыми монетами заполняли все пространство. Сверху лежала шкатулка, а в ней камни.
— Глупо зарывать сокровища в лесу, Пашенька. А если найдут? У земли замков нет.
Рядом с ним что-то звякнуло. Он глянул на пол. У левой его ноги лежали наручники.
— Можешь приковать меня ими к батарее. Забирай сумку и отвези в банк. Там надежней. Я за тобой следить не буду. Мне твое золото не нужно. Однажды я тебе уже сказала об этом. Ты не поверил. И до сих пор мне не веришь, глупец. Пересчитай. Я ни одной монеты не взяла. Все твое. Но такие гонорары за пустяки не платят. Деньги надо отрабатывать. И наши личные отношения тут непричем. У меня своих денег хватает. Я не требовательна и привыкла жить скромно. Даже из Парижа не привезла ни одной тряпки. Зато тебе купила пару хороших галстуков. Ты же их любишь носить.