— Только не пытайся меня убедить, будто ты написал обо мне правду. Это следствие нужно только тебе и никому больше.
— Конечно. Мы всегда соблюдали дозировки при смешивании истины и лжи. Помидор не вкусен, соль не съедобна, но вместе они превращаются в деликатес. Особенно зимой. Впрочем, я готов выслушать и твою версию. Ты говорила о прабабушке.
— Да. В нашей жизни не было мужчин. Только женщины.
— Прабабушка имела двух дочерей. Значит, у бабушки была сестра? Что же с ней стало?
— Жила, как и мы на Урале. Но мы никогда не виделись. У нее тоже родилась дочь и тоже всю жизнь прожила в одиночестве. Двоюродная сестра моей матери. Она занималась изумрудами и бриллиантами. У нее тоже родилась дочь. Сплошные женщины. Мужчины появлялись эпизодически, как в племени амазонок. И женщины научились сами себя защищать, не прячась за чужой спиной.
— И родившуюся девочку назвали Леной, и она была твоей троюродной сестрой?
— Как ты догадлив.
— До генеалогического древа твоего рода я не добрался.
— Зато ты добрался до меня, полез дальше и проник в самое сердце, а потом и душу вывернул наизнанку. Я ничуть об этом не жалею. Без тебя я так и не постигла бы, что значит в жизни человека любовь. Она способна погубить человека, по может и воскресить его. Вытащить из бездны… Почему у тебя такой холодный взгляд?
Павел улыбнулся.
— Теперь ты заболела подозрительностью?
— Мне тебя не в чем подозревать. Но если ты меня разлюбишь, то…
— Разве можно разлюбить такую женщину? Ты моя последняя любовь.
Они бродили по Латинскому кварталу, от Сан-Мишель до Пантеона, сидели в Люксембургском саду, катались по Сене в плавучем ресторане и ели знаменитый гусиный паштет.
Лиля легко разговаривала по-французски и вполне сходила за свою, где бы они ни появлялись. И везде мужчины оглядывались на нее. Никто не оставался равнодушным.
Павел испытывал гордость, держа девушку за талию во время прогулок по бульварам.
— Хочу свозить тебя в автосалон, — заговорила она. — Ты должен выбрать себе машину по своему вкусу.
— Но я не привез с собой нужного количества денег.
— Деньги не имеют значения.
— Разве ты не все растратила?
— Нам на всю жизнь хватит. Изумруды останутся нетронутыми. Оставим наследство нашим детям.
— Где же ты взяла столько денег?
— Продала гностическое евангелие американским ученым. Три миллиона фунтов. Наследство Угрюмова.
Павел остановился.
— Ты воровка?
— Прекрати, Паша. Я не знала, что этот подонок Челомей собирается наживаться на смерти танцора. Он передал мне портфель, и я в него даже не заглядывала. Только после смерти самого Челомея я узнала, что в нем лежит. Наследников ни у кого нет. Все мы одиноки в этом мире. Что мне еще оставалось делать? Подарить американцам? У них сейфы от денег ломятся, а я должна разыгрывать из себя благотворительное общество? Нам с тобой о будущем думать надо, о наших детях. Буду рожать столько мальчиков, насколько хватит твоих и моих сил. Таких же гениальных, как ты.
— И таких же коварных как ты?
— Мой отец был беглым бандитом. Возможно, мне не удалось избежать дурной наследственности. Но я старалась. Любовь, семья и благоприятная обстановка не могут не влиять на человека.
Павел вновь взял ее за талию, и они пошли дальше. Сейчас он знал, что она ему не лжет. Ведь она не знала, до чего он докопался в своем расследовании. Она хочет, чтобы он ее принял такой, какая она есть. Важнее другое. Она готова поставить крест на прошлом.
* * *
Новый приступ не застал себя долго ждать. Прошло две недели. Они сидели дома, и пили красное вино.
— Когда ты поедешь в издательство? — спросила Лиля. — Я нашла тебе хорошую переводчицу. Русская девушка, живет во Франции пятый год, сентиментальная, хорошо знает язык. Работает с русскими туристами, водит экскурсии по Фонтенбло, Версалю, Лувру. Согласна подработать.
— Мне нечего предложить издателям.
— Идея уже созрела, дорогой. Я нашла человека, готового умереть ради возрождения своей славы. Французы не менее тщеславны, чем русские. Французский вариант Акишина. Я уже разговаривала с ним. Он нуждается в медсестре-надомнице. Стар, богат и страдает манией величия. Две из его картин висят в галерее Помпиду. Как тебе идея?
Она глянула на мужа и все поняла. Он сидел бледный, как молоко. Кроме ненависти в его глазах ничего не осталось. Ей стало страшно. Сейчас он мог ее убить. Какая же она дура! У Лили оборвалось сердце. Она потеряла свой последний шанс. Горбатого могила исправит.
На глаза навернулись слезы. Она встала и подошла к окну. Он не должен видеть ее слез.
Павел за ней не пойдет. А по-другому жить у нее не получится. Это патология. Она больна. Теперь он в этом не сомневался. Хотела выдержать хотя бы год, но сорвалась. Такой случай подвернулся, ну как можно упускать? Дура! Она все испортила. Глупая смерть.
Лиля зажмурила глаза, и на какой-то момент ее охватил ужас.
Его теплые руки легли ей на плечи.
Ну же, подумала она, решайся. Я готова.
Прошла секунда, вторая, третья.
— Не пачкай руки. Я сама.
Он только видел ее порыв вперед. Она перешагнула чугунную перегородку и вступила в вечность, слабый порыв ветерка и ее словно и не было на свете. Миф развеялся…
Последнюю главу он написал в самолете, возвращаясь в Москву. Книга называлась «Конец Млечного пути». У читателей последний роман внезапно воскресшего из утопленников знаменитого Павла Слепцова о его молодой кровожадной жене имел баснословный успех. Книгу назвали бестселлером года.
Фейерверк отгремел, и наступило затишье. Знаменитый беллетрист не написал больше ни строчки. Ходили слухи, будто он уехал из Москвы и живет в своем особняке где-то на берегу Оки с первой женой Аллой. Можно верить сплетням, можно нет, дело каждого.
Сейчас о нем, практически, забыли.
Продолжение следует