— Стремно тут, дядя, — воришка догнал и, стараясь подстроиться под мой шаг, вприпрыжку, смешно и неуклюже, начал вышагивать вперед. — Трупов много. Место гнилое и опасное.
— И правда, — я окинул взглядом застывших бойцов и повел носом. Пахло явно не розами.
Женечка двинулся вперед, опередив меня на полшага, и я напрягся, но волнение мое оказалось преждевременным. Вчерашние полевые учения давали свои плоды, и бойцы хмуро расступились, освобождая проход к трансформаторной будке.
— Вот она, — бодро затараторил прохвост, неопределенным жестом показывая в сторону строения. — Сразу за дверью. Таймер взведен, но установлен и отсекатель. Мы же не злыдни какие. Только для чужих и держим…
— …а также для гостей…
— Но, милостивый государь! — взвился Женечка, заламывая руки и смешно перебирая ногами в потертых кедах «Динамо». — Я уже объяснял, что попутали. Ну кто, право слово, может с Сенечкой ручкаться? Мы и не знали, что Первые к нам пожалуют, да и потом, раньше ведь на кузовах серьезных прибывали, с охраной.
— А я инкогнито. — Отодвинув Женечку плечом, я вцепился в железные скобы лестницы и в два рывка оказался на небольшой железной площадке перед покрашенной в серый, местами прогнившей и выгоревшей на солнце железной двери.
— Осторожно, дядя, — пискнул снизу Мишаня. — А ну как мина стоит!
Но было уже поздно. Моя рука легла на ручку, и, надавив вниз, я с удивительной легкостью отворил дверь. Пахнуло пылью и горелой проводкой. Темнота, тишина, и только мерное гудение трансформаторов внутри да странное устройство на табуретке. Два толстых провода в черной оплетке, будто пуповина, свисали с потолка и исчезали за задней стенкой конструкции. Из самого прибора, по сути набора микросхем на живой пайке, выходили штуцера автомобильных антенн или чего-то безумно на них похожего. Шкала на передней панели, очевидно, измеряла глубину воздействия, а две ручки с делениями, отмеченными маркером, дозировали мощность. Прям кружок «Юный радиотехник», а не дамоклов меч современного мира, если бы не одно но. Два продолговатых бруса, в которые уходили провода от трансформатора, были мне знакомы. Именно эти акумы с постоянным потреблением я разрабатывал последние несколько лет в своем НИИ.
Город покинули беспрепятственно, оставив при своих счастливого Женечку и поимев на входе боевой опыт, недельный запас продуктов и боеприпасов, а заодно и отремонтированный местными спецами мотоцикл. Ехать было тесно, но свое не тянет, а бензина в баке тоже прибавилось, так что, не особо заморачиваясь на неудобствах, мы взгромоздили хабар на свое средство передвижения, разместились и, «сделав честной компании ручкой, наконец выдвинулись в сторону города.
Первой остановкой, по-моему настоянию, являлась моя однушка на Боровой. Места там были не из тихих. Рядом тянулась железка, а вокруг раскинулись бесчисленные крыши индустриального квартала. Наш дом, пожалуй, остался тут жилым единственный, а остальные строения вокруг разошлись по бизнес-центрам да частным офисам мелких торгашей. Было тут в свое время еще много интересного. Большие парковки коммерческого транспорта, автосалоны с подмоченной репутацией и серьезные дорожные развязки. Техника давно канула в Лету, была по большей части сожжена, разграблена или просто растащена по частям, а вот подъезды да полотно железной дороги почему-то остались в неприкосновенности.
— Тут тоже свои порядки, — просто пояснил Сенечка, осторожно направляя мотоцикл к указанному мной перекрестку. — Ханой, он шишка видная, да руки коротки весь город объять. Вот и появляются разные, вроде „крыс“ или „безбашенных“. Черепами размалюются, хвостов беличьих да цепей на рваные кожанки развесят да делают вид, что банда. Пси-бойцы на них особого внимания не обращают, ибо пустые люди, а простой человек и так туда не сунется. Зачем ему еще неприятностей, когда их и так вокруг навалом. Только руку протяни.
— Все-то ты знаешь, — пир охнул и попытался дать затрещину Мишане, но тот вперед других ловко выпрыгнул из люльки и, скроив Диме кукиш, закружил вокруг мотоцикла.
— Тише вы, — злобно шикнул вдруг насторожившийся проглот. — Тут же крысы вокруг шныряют, а вы ведете себя так, будто на пикник из прошлого мира выбрались.
— Банды? — поинтересовался я, любовно поглаживая автоматное цевье.
— Не только, — поморщился Сенечка, указывая в сторону открытой канализационной шахты. — Все поменялось, парень. Люди, мысли, растения. Животные тоже не отстали. Одно время в канализацию и зайти-то было нельзя. Набрасывались твари да обгладывали до костей. Много о Ханое плохого говорят, но мразь в подземке потравил именно он.
— И как же? — удивленно поинтересовался Дмитрий.
— Загнал в проход от водоочистки с полсотни вольтов, — пожал плечами проглот. — Те, чтоб выжить, всех и зачистили.
— Уж всех? — усомнился пир.
— Ну почти, да и не об этом речь. Идем тихо, говорим мало, по сторонам смотрим. Мы, не забывайте, на чужой территории и с ништяками, а не за высокими стенами с автоматчиками по периметру. Тут каждый горазд, кто первый выстрелить успел.
Добравшись до парадной, я вдруг остановился и, почесав затылок, начал прислушиваться к ощущениям. Были, наверняка были в квартире ответы. Так, подсказки небольшие, но способные вывести на оперативный простор, однако стоило мне приблизиться к двери, как в душе защемило и стало не по себе. Так бывает, когда приходишь на могилу к родным или посещаешь те места, где приходилось воевать, гнить в окопах да терять своих друзей много лет назад. Тоска, печаль, почти бессилие.
Откуда такие чувства? На секунду я засомневался в собственном рассудке. Не был я на войне, друзей в пылу боя не терял, не мерз в солдатских бушлатах. Родственников забытых, по крайней мере на Северо-Западе у меня тоже отродясь не было, а те, что имелись, исправно посещались в былые времена… тогда откуда такое чувство? Опять сканят? Нет, не похоже. Я обернулся и внимательно посмотрел на своих друзей. Друзья ли, недруги, простые попутчики, то не важно. Сенечка напряжен и встревожен. Мишаня-карманник хитер, зыркает по подворотням, тянет носом, переворачивает пустые коробки в поисках чего, сам понять не может. Дима, того я знаю больше всех. Чего уж там, вторая неделя нашего знакомства пошла. Как всегда хмур, недоволен, цепко держит „калаш“ и, весь превратившись в слух, перекрывает зону между двумя домами. Проглот мониторит второй сектор обстрела. Никто ничего не чувствует. Нет потерянности в глазах, руки не опускаются. Может, что еще?
— Ждите здесь, я скоро, — бросил я через плечо и, не раздумывая, толкнув плечом дверь, шагнул в темноту и сырость первого этажа. Пружина на двери жалобно скрипнула, а от удара о стену дверь выдала на-гора груду щепы и, зацепив за собой мокрую штукатурку, устроила небольшой обвал. Проскочив пыльное облако, я застучал каблуками по ступенькам, пока не оказался на лестничной площадке напротив своей двери. Замки, казалось, были в неприкосновенности. Следов взлома тоже не наблюдалось. Однако останавливал один момент. Ключа от квартиры у меня не было. Почесав затылок и впустую охлопав свои карманы, я пришел к неутешительному выводу, что дверь придется ломать, портить дорогие немецкие запоры и шпон обшивки, однако ничего другого не оставалось. Ломать, вот только как? Дверь была знатная, почти моя гордость. Четыре упора, защитная рама и трехдюймовая сталь. Денег за нее я отсыпал в свое время кучу, но и защиту она давал неслабую. Подумав, может быть, поставил что попроще, но тренд защиты от квартирных краж в то время главенствовал, и, поддавшись стадному чувству, я с головой окунулся в прожект превращения личного гнезда в персональную крепость. Дверь была только первой ласточкой. За ней пришли стеклопакеты из прочного каленого стекла, сигнализация, напрямую связанная с отделением полиции, а апогеем всего две ай-пи-камеры с внешними адресами. Они одновременно писали картинку на жесткий диск, спрятанный за подвесным потолком, транслировали картинку в Интернет и оповещали, если в зоне видимости, в то время когда я был на работе или отдыхе, в квартире фиксировалось движение.