Господи, как же вдруг стало хорошо. С чувством ужаса ушло и ощущение обреченности и тлена всего, и вдруг явственно, не по чувству долга, захотелось жить. Повернувшись, я с трудом открыл начавшие стремительно опухать веки и с подобием ухмылки посмотрел на застывшего в шоке пира.
— Охренеть, — прошептал тот, осторожно отделяясь от стены и мелкими шажками направляясь в мою сторону.
Для меня бой длился вечность, а вот для Дмитрия наша схватка показалась не продолжительней нескольких секунд. Как позже, когда мы оказались в безопасном месте и смогли отдышаться, он описал картину происходящего.
— Стою, значит, — пир протянул мне полотенце, и, приняв его, я начал старательно вытирать лицо, стараясь убрать остатки крови дикого. — Стою, а ты бац, и как расплылся. Сначала думал, со зрением у меня плохо, но расплылся и этот бешеный, а потом, вы, будто в плохом кино, начали метать друг друга. Что происходило, я не понял, быстро все было, очень быстро, а потом ты вдруг стал четче, весь в крови, а рядом этот в своей же желчи корчится. Страху натерпелся, ни в сказке сказать, ни пером описать. Как ты все это делаешь, ума не приложу.
— Тебе лучше не знать. — Я прислушался к собственным ощущениям и вынес вердикт, что несколько ребер в драке серьезно пострадали. Дышать было больно, так же неприятно было поднимать руки или наклоняться вбок. Лицо и правая кисть распухли, а левая рука и вовсе отказалась повиноваться, превратившись в бесполезную плеть.
— Тише! — Дмитрий замер и указал куда-то вперед. — Мы тут не одни.
— Иди ты. — Я через силу вздохнул и, повернувшись в ту сторону, куда указывал пир, приготовился атаковать.
Дежавю, особое психологическое состояние человека, когда ты вроде бы и был в схожей ситуации, ощущал те же запахи, слышал те же звуки, но вот когда и где, сам себе ответить затрудняешься. Порой ты даже можешь предугадать, что случится в ту или иную секунду, но вот подробности сцены настолько выпали у тебя из памяти, что ориентироваться в них ты не в состоянии. Как правило, подобный феномен возникает, когда ситуация имела место быть, но затерта в памяти последующими событиями, возможной травмой головы и прочими прелестями жизни, что день ото дня преподносит нам проказница судьба.
Сейчас я был уверен, что попадал раньше в ровно такую же ситуацию. Деревянные панели из красного дерева, полки с книгами, два мягких кресла с изогнутыми спинками напротив тяжеловесного письменного стола, заваленного бумагами, и спокойно помаргивающий индикатор на боку ноутбука, такого древнего, что им, наверное, можно колоть орехи.
— Господи, где мы. — Я пошарил по стене и, найдя выключатель, отщелкнул его вверх. Вспыхнувшие лампы осветили уютный рабочий кабинет, обставленный добротно, но без излишеств. Все то же, только еще несколько дипломов на стене да карта мира, пришпиленная иголками к деревянной обшивке стены. Варварство, но что поделать. Так уж тут заведено.
Мы действительно были не одни. В одном из кресел, повернутом к нам спиной, сидел человек. Струйка ароматного дыма, я знал, что он курит именно трубку, поднималась из-за спинки прямо к потолку, где мгновенно уходила в воздуховод, оставляя только запах спелых ягод. Еще я был уверен, что это мужчина, и даже мог догадываться, как он сейчас одет. Строгий старомодный костюм-тройка в тонкую серую полоску, белоснежная рубашка и значок „Олимпиада-80“ на лацкане пиджака.
— Пришел-таки, — голос, сильный, властный. Голос человека, не привыкшего подчиняться, но привыкшего подчинять. Такой может быть у военного высших эшелонов, крупного ученого или чиновника.
— А куда мне было деваться. — Сделав Диме знак, чтоб помалкивал, я осторожно двинулся на голос, прикидывая, хватит ли у меня сил превратить хозяина кабинета в горстку пепла или стоит пойти врукопашную, однако ни первого, ни второго не понадобилось. Кресло протяжно скрипнуло, и, поднявшись, человек с седым пушком на голове, сбив с лацкана пиджака в тонкую серую полоску невидимую пылинку, развернулся ко мне, довольно попыхивая трубкой.
— Да, некуда, — улыбнулся старик. — И ты даже не представляешь, как это верно подмечено.
Система уравнений с несколькими неизвестными на моих глазах получила константу.
— Здравствуйте, Валентин Адамович, — криво усмехнулся я, стараясь не показывать того, что кроме имени ничего об этом человеке сказать не могу.
Он был как призрак, как фантом, что-то из далекого прошлого, ежедневно попадавшееся на глаза, но не отнесенное в разряд важных, и потому начисто забытое. То ли руководитель лаборатории испытательных стендов, то ли ответственный доступа, сейчас уж и не вспомнишь. Однако вот он, передо мной, протяни руку, схвати за шиворот и тряхани посильнее, чтобы информация посыпалась.
Некоторое время мы стояли друг напротив друга, пока молчание не нарушил недоумевающий пир. Продвинувшись бочком по кабинету, Дима занял выигрышную позицию за полкой с книгами и оттуда осторожно поинтересовался:
— Знакомый твой, что ли?
— Да вроде того, — нехотя поделился я. — Призрак прошлого во плоти. И надо же, целиком, в одном куске, а не по частям.
— Удивительный симбиоз тупости и отваги. — Валентин Адамович тщательно выбил прогоревший табак в массивную хрустальную пепельницу и, обернувшись, наставил на меня странный продолговатый прибор, вроде футуристического пистолета из старых фантастических фильмов. Странные очертания устройства были мне смутно знакомы. — Но вы садитесь, господа. Ты, и твой приятель из отработанных.
— Но-но, папаша, ты осторожней с выражениями, — возмутился Дима, но старик меланхолично посмотрел на пира и отщелкнул крышку прибора.
Что тут началось! Дикая головная боль, пробив виски раскаленными докрасна гвоздями, впилась в мозг, лишая возможности соображать. По всему телу, волна за волной, нарастая будто цунами, пошла конвульсия, рвущая мышцы и сухожилия…
— Хватит?
Открыв глаза, я осознал, что нахожусь на полу, вцепившись руками в голову, и перевел замутненный взгляд на старика.
— Что это было, тварь? — прошептал я едва слышно.
— Это? — Губы старика расплылись в довольной улыбке. — Система подавления псионического импульса „Барьер-1“, опытный образец. Суть его действия состоит в пеленге сигнала радиочастотного излучения в пределах трех метров и его немедленного подавления. Очень был полезен, когда испытание происходило на заключенных.
— Кто ты такой? — зашипел я, пытаясь подняться на ноги. — Кто — ты — такой?!
Силы возвращались ко мне стремительно, но не так быстро, как хотелось бы. Сказывался недавний бой с диким, чье тело сейчас остывало в коридоре в луже собственной крови.
— А ведь имя запомнил, — печально вздохнул хозяин кабинета и, вновь сев в кресло, на этот раз лицом к гостям, осторожно положил прибор по левую руку. — Ты опытный образец, мой друг, а я твой куратор, разработчик и инженер. Можно сказать, что я тебя создал вот этими вот руками.
На всеобщее обозрение были выставлены две высохшие ладошки, обтянутые желтоватой кожей в старческих пигментных пятнах.